Любовь это... Не для меня
Шрифт:
— Ника, зачем ты так? — всхлипнула я.
Ее слова ранили, она была единственной (кроме родителей), кто никогда не говорил мне, что я ужасна. Ее поддержка всегда грела и дарила уверенность. И сейчас мне было так больно и обидно, что, казалось, я просто не выдержу той рваной раны, что расползалась внутри меня.
— Девочки, — раздался голос мамы за дверью. — Вы чего шумите? Обед на столе, пойдёмте есть.
Мы молчали. Снова просто смотрели друг на друга и у обеих по щекам текли слезы.
— Девочки, за стол, — донеслось из кухни.
— Зачем? Я ведь не виновата, что он не хочет быть с тобой, — я говорила тихо, мой голос дрожал. — И ты прекрасно знаешь, что я не смогу… Зачем?
— Так и оставь его в покое. Зачем ты звонишь ему? Зачем даёшь надежду? Как долго он будет по-твоему терпеть всё это?
— Я не знаю, — уже не сдерживаюсь и всхлипываю все громче.
— Тебя устраивает, — продолжает добивать меня Ника, — Что в то время, пока он переписывается и общается с тобой по телефону, он спит с другими!? Вчера в клубе, когда мы отмечали победу, он, думаешь, думал о тебе, когда засовывал свой язык в рот другой?
— Замолчи, Ника, пожалуйста, — прошу ее, затыкая уши ладонями. Не хочу этого слышать и знать не хочу.
— Нет, я не буду молчать! Мне больно, пусть и тебе будет больно.
— Но если он с другими, зачем тогда он звонит мне? И почему ты злишься на меня, а не на них?
Ника ничего не стала отвечать, оттолкнула меня, я не удержалась и упала на попу. Она стала переодеваться, а я так и сидела на полу. Совершенно не понимая, что теперь думать и, главное, делать.
Ника, переодевшись, пошла обедать, а я обхватила себя за коленки и так и осталась сидеть на полу.
— Люба, — дверь открывается, в комнату зашла мама, увидев меня плачущую на полу, тут же бросилась ко мне. — Девочка моя, что случилось? — она присела рядом, притянула меня к себе. — Милая моя, ты чего?
— Всё хорошо, мама, — я уткнулась носом ей в плечо. — Всё хорошо.
— Ну, как же хорошо?
— Мама, пожалуйста… — не даю ей сказать. — Оставь меня, я хочу побыть одна.
— Может, Нику позвать?
— Нет, я хочу побыть одна, пожалуйста.
— Да что происходит? У Ники глаза красные, и ты тут ревёшь! Кто-нибудь что-нибудь объяснит?
— Мам, всё будет хорошо, — как заезженная пластинка повторила я.
Мама ушла, а Ника, когда пришла в комнату, собрала вещи и переселилась в зал. Нас больше не было. У меня больше не было сестры. Илья ещё пару раз звонил, но трубку я не взяла. Я снова закрылась в своей раковине, сжалась до размера маленькой песчинки. Как же хотелось больше никогда не выходить из своей комнаты, чтобы больше никогда не сталкиваться с жестоким миром. Я совсем не понимаю, как в нем жить.
46
Люба
Ника не заходила ко мне в комнату. Я же из нее не выходила. Я не пошла на занятия в понедельник, осталась дома и во вторник. Мама плакала, папа ругался от бессилия что-то изменить. А я лежала, отвернувшись к стене, и, честно, не видела смысла продолжать
Сегодня среда. Я снова дома. Одна. Я слышу, как соседи сверху чем-то стучат, ходят, разговаривают. Слышу, как за окном проезжают машины. Жизнь там, за пределами этой комнаты, идёт, бурлит. Здесь она остановилась. Кто-то позвонил в домофон. Но шевелиться для того, чтобы впустить кого-то в подъезд, мне совершенно не хотелось, а к нам прийти никто не мог. Домофон замолчал. Но уже через несколько минут раздался звонок в дверь. Я спряталась с головой под подушку, чтобы приглушить этот звон. Кто-то, кто стоял по ту сторону двери, не желал уходить, после нескольких звонков раздался стук. Я покрепче зажала уши. Настойчивый гость ушёл, оставив попытки достучаться в закрытую дверь. Снова наступила тишина.
В четверг мама сказала, что вызывает скорую, если я сама не пойду с ней к врачу. Мне было все равно. Мне кажется, что все мои эмоции вымерли, стёрлись. Апатия накрыла меня своим тяжёлым покрывалом. Ничего больше не радовало, ничего не вызывало интерес, все стало абсолютно безразличным. Я не видела смысла в походе к врачу, меня не смогут вылечить от моего проклятия, остальное меня не интересовало.
В пятницу родители отвезли меня к психотерапевту, а он выписал направление в больницу, поставив диагноз "депрессия". В тот же день меня положили в отделение неврозов. Мне ставили капельницы, выдавали таблетки. Я не сопротивлялась. Мне снова было всё равно.
В палате было ещё две женщины. Но я ни с кем не общалась. Я, как и дома, лежала на кровати и смотрела в одну точку. А ещё, видимо под действием препаратов, я много спала. Родители приходили меня навещать, приносили еду и вкусняшки. Они так и копились в тумбочке, кое-что я оставляла на посту у медсестер.
Мой врач пыталась меня разговорить, выяснить причину моего состояния, но я не шла на контакт, не видела в этом смысла. Ещё мне приходилось посещать групповые занятия. Я занимала кресло в углу кабинета, забиралась в него с ногами и даже не вникала в то, что говорят другие пациенты.
Так прошло две недели. В какой момент что-то изменилось, я не знаю. Но когда я сегодня пришла к своему лечащему врачу в кабинет, и она спросила, как я себя чувствую, я ответила.
— По-другому.
— Это хорошо, — улыбнулась Татьяна Иосифовна. — А можешь сказать, что поменялось?
Я задумалась. Она не торопила, ждала моего ответа.
— Сегодня светит солнце, — зачем-то сказала я. — Я это заметила, — и это было правдой, впервые с того дня я заметила, что за окном на удивительно чистом голубом небе светит яркое весеннее солнце. Сегодня, проснувшись, я смотрела не на стену, а на голубое небо за окном.