Любовь Хасана из Басры
Шрифт:
Он судорожно дернулся и невероятным усилием заставил себя умерить безумие своего желания. Увы, сейчас ему это не удалось, ибо желание соединиться, стать одним целым накрыло его, как гигантская огненная волна.
– Хочу делить с тобой каждый вздох, каждое биение сердца.
Последовал новый, более сильный толчок, на этот раз пригвоздивший ее, как бабочку.
– Ведь и ты хочешь этого столь же неистово, как и я? – выдохнул он, начиная двигаться.
В комнате сгустилась тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием влюбленных. Он взял ее нежно, властно
Это перешло все границы соития мужчины и женщины. Слияние тел стало прекрасным соединением душ, радостным, бурным и освобождающим. Когда она наконец охнула и забилась, он безоглядно бросился в тот же водоворот. Отдал ей душу, и Наринэ с готовностью приняла дар.
Позже, когда их сердца стали биться ровнее, она прижалась щекой к его груди и удовлетворенно вздохнула. Хасан потрясенно качнул головой. Что же это было? Какая буря пролетела над ними, унося в страну счастья?
Увы, ответа на этот вопрос он пока не находил. О, он попытался, но сон уже смежил его веки. Хасан нежно обнял девушку и прошептал:
– О моя мечта. Моя Айна…
Наринэ едва не подпрыгнула.
– Как ты назвал меня, Хасан?
– Мечтой, моя краса…
– А потом?
– А потом я начал засыпать… А ты вдруг вскочила…
– Ты назвал меня чужим именем, негодный! Ты назвал меня какой-то Айной!
– О Аллах милосердный…. Не может этого быть…
– Кто она? Почему ты даже во сне бредишь ею? Она твоя невеста? А кто тогда я? Просто так, развлечение для студиозуса?!
Но Хасан не обращал внимания на крик девушки. Он начал качаться из стороны в сторону и все повторял:
– Не может этого быть… О я несчастнейший!
Наринэ замолчала и с удивлением посмотрела на Хасана.
«Почему он не оправдывается? Почему не клянется мне в самых нежных чувствах? Что с ним происходит?»
Наконец у нее хватило разума потрепать Хасана по плечу. Прикосновение теплой человеческой руки словно сняло чары, и Хасан пришел в себя.
– Прости, о несравненная! Я обидел тебя, должно быть….
– Обидел?! – едва не взвилась Наринэ. – Ты, ничтожный, назвал меня именем другой женщины. Другой, должно быть, более любимой тобой, более желанной!..
– О нет, моя красавица. – Хасан попытался обнять девушку за плечи, но она сбросила его руку. – Не надо обижаться, прошу тебя. Лучше выслушай. Тогда и решишь, сколь великая моя вина.
Наринэ демонстративно отвернулась, но Хасану было отлично видно, что она кипит более любопытством, чем гневом.
– Знай же, моя хорошая, что нет на свете девушки по имени Айна. То есть, может быть, где-то и есть, но я не знаю ни одной. Я же Айной нарек прекраснейшую статую, что стоит в библиотеке. Ты ведь знаешь, сколько времени я провожу среди свитков и книг почти в одиночестве. Вот мне и пришла в голову мысль назвать статуи человеческими именами. Я с ними советуюсь, им рассказываю о том, что прочитал в сводах мудрости и какие выводы сделал.
– Ты просто обезумел от своих занятий, – пробурчала Наринэ и повернулась лицом к Хасану. Гнев еще плескался на
– Быть может и так. Я не оправдываюсь, любимая. Просто моя задача велика, а времени у меня гораздо меньше, чем она, моя цель, требует.
– Но как бы ни была велика задача, ведь любому иногда нужен отдых… Успокойся, побудь просто человеком, юношей, который умеет находить радость жизни не только в достижении великой цели, но и…
– …но и в любви прекрасной женщины, – закончил слова девушки Хасан, нежно обнимая Наринэ.
Та не отстранилась, и губы влюбленных слились в долгом нежном поцелуе. Казалось бы, какие мысли могут сейчас посещать голову? Но Хасан все так же повторял про себя «о я несчастнейший», ибо в прикосновении нежных девичьих губ чувствовал он лишь холод каменного изваяния.
Макама десятая
– Прости, учитель, что беспокою тебя в этот неурочный час!
– Здравствуй, Валид! Зов моего ученика всегда отраден мне! Чем порадуешь меня, мудрец из далекой страны?
– К счастью, страна Ал-Лат живет в мире и процветании. А значит, живут спокойно и твои ученики вместе с ней.
– Это отрадная весть.
– Но есть у меня для тебя и весть куда менее отрадная. Беспокоит меня твой ученик и мой, о Аллах великий, внук Хасан. Ничего из того, чему ты некогда учил меня, я ему не передавал, но его душевное смятение, его, боюсь, нездоровье, слышны мне здесь, вдалеке от него так же ясно, как если бы он был рядом.
Мудрец Георгий усмехнулся. О да, и сам он, и его ученики, многие из его учеников, пошли далеко по пути самосовершенствования. Они и впрямь смогли обмануть коварное время, сохранив и тело и разум такими, каковы они у сильных и молодых людей. У мудреца Валида выросли внуки, Бедр-ад-Дин и Хасан, но сам он, Георгий мог поклясться в этом, выглядит едва ли на десяток лет старше, чем выглядел здесь, в далекой стране Аштарат.
– Увы, мой друг, – проговорил Георгий, – боюсь, что твои опасения небеспочвенны. Я тоже слышу его беспокойство. Но ранее приписывал его тому лихорадочному рвению, с которым он стремится овладеть науками.
– Боюсь, что здесь есть и еще что-то. Да, мальчик, это я прекрасно знаю, учится так, будто завтра наступит конец света. И тому есть объяснение – его отец, визирь Рашид, объявил, что в день девятнадцатилетия Хасан станет его советником. И горе юноше, если он даст хоть один неверный совет. Визирь Рашид, увы, в семейных делах куда менее мудр, чем в делах государственных. И потому младший сын его боится и не любит.
– Что ж, такое бывает, Валид.
– О да, мир знает множество примеров этому. Но мне кажется, что не эта боязнь неверного совета и даже не торопливая жадность, с которой учится Хасан, является источником его душевного нездоровья. До меня временами долетают волны необыкновенно возвышенных чувств, что прекрасно для юноши, и почти сразу следом – волны сильнейшего страха. Такого дикого, что я даже не могу подобрать слова, чтобы его описать.