Любовь Хасана из Басры
Шрифт:
Макама восьмая
О, сколько сил теперь отдавал Хасан учебе! Ибо если раньше он изучал науки, дабы постичь тайну движений человека, постичь красоту и гармонию его тела, то теперь он пытался понять, как же отобразить на полотне или фреске жизнь прекраснейшего из творений Аллаха всесильного.
Вновь вокруг него на столе вырастали горы книг по медицине и искусству рисунка, вновь он пытался длинными формулами, придуманными великими учителями ваяния и живописи, проверить
Но, увы, ни формулы, ни советы не давали окончательного ответа на вопросы художника. И тогда Хасан захлопывал книги, дабы вновь и вновь рисовать…. Но ему все же казалось, что его рисунки безжизненны, что нет в них того огня, какой вспыхивает в глазах любимой, когда она танцует или отдается его ласкам. Со стоном Хасан бросал уголь и вновь раскрывал книги.
И все это время на него смотрели глаза древней статуи. Хасан так привык к тому, что она все время рядом, что дал ей имя девушки из сна, назвав Айной, ибо ее взгляд всегда сопровождал его, куда бы Хасан ни направлялся. Или так только казалось юноше?
– Ну, что скажешь, прекраснейшая? – как-то спросил Хасан у статуи, поворачивая к ней рисунок. – Похоже это четырехногое чудовище на оленя? Или опять мне удалось изобразить лишь чучело с рогами?
Хасан поднял глаза к статуе и похолодел. Ему показалось, что девушка внимательно рассматривает и быстроногого оленя на рисунке, и самого его, Хасана-рисовальщика. Миг – и наваждение пропало. Глаза Айны были все также каменно неподвижны, а рука по-прежнему поддерживала тяжелый узел волос на затылке.
– Глупец я, глупец, – проговорил Хасан. – Зачем спрашиваю у холодного камня совета? Ведь я и сам прекрасно вижу, что мой олень вовсе не похож на живого оленя…
Воздух сгустился вокруг Хасана, и в тиши библиотеки зазвучали слова:
«Юноша! Покажи мне твой рисунок еще раз!»
Хасан оглянулся, но вокруг не было никого, да и не могло быть – ибо эти дневные часы его приятели отдавали разным занятиям, лишь он, поглощенный поисками единственно верной линии, мерз за каменными стенами.
– Кто здесь? Кто говорит? – прошептал он.
«Ты же сам спросил у меня совета, глупец, – послышался бархатный женский голос. – Совета спросил, а рисунок показал лишь мельком…»
– Так это ты, прекрасная как сон Айна? – проговорил Хасан, поднимая голову и всматриваясь в безжизненное лицо статуи.
«Да, юный рисовальщик. Это я – та, которую ты зовешь Айной».
– Но почему же ты молчала до сих пор? И почему заговорила сейчас?
Каменные стены отразили тихий смешок.
«Разве я молчала
– Ты пугаешь меня, незнакомка… – прошептал Хасан, нашаривая за спиной лавку. Глаза же его были прикованы к лицу статуи. Но оно было все тем же неподвижным каменным лицом.
«Так ты не покажешь мне свой рисунок, мальчик?»
– Что ж, смотри.
И Хасан, сам видя глупость своих поступков, вновь поднял рисунок.
«Что ж, юный рисовальщик. Я знаю этого зверя. Много раз видела я его в лесах своей родины. Он выглядит достаточно живым, чтобы я смогла его узнать».
– Так он все же похож? – Губы у Хасана тряслись, но он старался, чтобы голос его звучал твердо.
«О да, это вполне настоящий зверь, пусть и живущий пока лишь на бумаге».
– Живущий? – переспросил Хасан. – Живущий, о несравненная?
«Конечно… Живущий так же, как жива и я…»
– О Аллах, какое счастье!
В этот миг распахнулась дверь и зазвучал голос Мехмета:
– Эй, безумец Хасан! Ты где прячешься?
Хасан оглянулся. Оказывается, он поднялся на ноги и смотрел прямо в каменное лицо статуи, безжизненное, как всегда.
– Аллах милосердный, да я просто схожу с ума! Что заставило меня вскочить, словно школяра при окрике учителя? И неужели я и в самом деле слышал чей-то голос?
– Что ты бормочешь, затворник? – улыбаясь, спросил Мехмет. – И что ты делаешь в этот прекрасный вечерний час здесь, в холодных объятиях каменных стен? Солнце давно уже село, самые долгие занятия закончились…
Хасан сделал вид, что складывает книги, но не мог поднять на друга глаза. Ему казалось, что Мехмет должен был заметить, как он всматривался в лицо каменного изваяния.
– Пойдем отсюда поскорее, друг мой, я замерз так, будто прожил в глубоком колодце целую сотню лет, – пробормотал он.
Мехмет рассмеялся и почти потащил Хасана на улицу. Стоял теплый вечер. Дневной жар уже спал, и теперь ласковая нега разливалась вокруг, кружа голову. Хасан вдохнул полную грудь сладкого воздуха.
– О Аллах великий! Какое наслаждение вот так просто стоять под платаном и любоваться садящимся солнцем! Как изумительно хорош в эту пору каждый лист, каждая травинка, каждый лепесток!
– Так почему же ты, безумец, вместо того чтобы наслаждаться всем этим, сидишь в каменном мешке, среди мертвых камней и книг?
– Ты знаешь, Мехмет, – задумчиво проговорил Хасан, – похоже, что ты не зря называешь меня безумцем. Ибо я с каждым днем все сильнее ощущаю, что схожу с ума.
Мехмет с удивлением смотрел на друга.
– Ты же знаешь, что я очарован древними статуями, которые получил в дар наш наставник…
– Очарован?! Да ты бредишь ими, особенно этой девчонкой в развевающихся одеяниях!