Любовь и доблесть
Шрифт:
Вдали снова полыхнуло, и ощутимо начало темнеть.
Данилов чуть сбавил скорость: впереди шла колонна джипов, полупьяные солдаты что-то выкрикивали, грохотала музыка из динамиков, вровень с медленно идущими машинами бежали подростки, почти дети – нищие, оборванные, но притом вооруженные: кто – автоматом, кто – винтовкой времен Второй мировой, кто – просто палкой. Завидев белых, что-то кричали, но не вязались.
На первом же перекрестке Данилов свернул в проулок. – Учтите, там бедные кварталы, опасно... Джип взревел и устремился по улочке, вздымая вялую пыль.
Громадный,
На выезде из города стоял еще грузовичок. Данилов выехал прямо на него, не обращая внимания на крики, с маху ударил грузовичок в борт. Тот опрокинулся, закрепленный на турели немецкий пулемет «МГ» ткнулся хоботом в обочину, Джип помчался дальше, оставляя за собою пылевой шлейф. Грохнуло глухо два догонных выстрела.
Сбоку затарахтело, ухнуло дважды, в ответ послышались короткие огрызки очередей. Из пулеметика стреляли суматошно, сутолочно, автоматные очереди били прицельно, коротко и зло. Еще через пару минут в стороне замаячил «хаммер», мигнул галогенными фарами, словно давая команду остановиться, но Данилов уже вырвался на простор, повернул джип в саванну и погнал, не разбирая дороги.
Стрельба позади усилилась.
Как ни странно, Веллингтон был совершенно спокоен. Только закрепил колониальный пробковый шлем на подбородке тесемочкой и, выпятив нижнюю челюсть, казалось, предавался размышлениям на самые отвлеченные темы. О его напряжении говорила только вздувшаяся жилка на виске.
Держась за поручень правой, левой доктор пошарил в сумке, вынул оплетенную лозой флягу, зажал между коленями, отвинтил пробку, ловко прихватил левой, приложился, сделал несколько глотков, отдышался, спросил:
– Хотите?
– Я за рулем.
– Опасаетесь дорожной полиции? – развеселился доктор. – Да тут и дороги нет.
– Потому и не буду.
– Годфри.
– Что?
– Роджер Веллингтон. Так уж получилось, я не представился.
– Олег Данилов.
– Данилов. Так вы – русский?
– Да.
– Легионер?
– Старатель.
– Да? – Доктор присмотрелся. – Вы опять шутите. Или, вернее, как это принято у русских, говорите экивоками. – Последнее слово он выговорил тщательно и по-русски. Глянул на Олега, пытаясь оценить впечатление.
Данилову было не до светской беседы. Он сосредоточился на дороге. Вернее, на бездорожье.
Тьма разливалась стремительно. Тучи закрывали уже полнеба, и молниевые разряды блистали часто-часто. Все живое попряталось, и только джип, будто взбешенный гепард, мчался сквозь наступающую тьму.
Веллингтон уронил голову на грудь; под сползшим шлемом не видно было лица, и можно было решить, что он уснул, если бы не правая рука, цепко державшая поручень.
Наконец бешеная гонка прекратилась. Олег подогнал джип к воротам.
Охранников было вчетверо против обычного: исключительно гвардейцы нгоро и легионеры. Данилов въехал на территорию, подкатил к дому. Повернулся к доктору, произнес, чувствуя, с каким трудом даются ему слова: лицо словно закаменело, и ему приходилось прилагать болезненные усилия, чтобы заставить лицевые мышцы подчиниться:
– Мы приехали, доктор. Вы спасете ее?
Веллингтон глянул зло и прошествовал внутрь особняка.
Глава 77
Тучи обложили все небо, и стало темно. Лег вечер. Над океаном метались всполохи молний, но грома не было: стоял невнятный гул, больше похожий дальнюю канонаду тысяч орудий.
Доктор Веллингтон спросил о чем-то сестру Брайтон, наклонился к губам Элли, втянул ноздрями воздух. Девушка бредила. Голова ее металась по подушке, губы шевелились, но слов было не разобрать. Под глазами залегли глубокие тени.
– У нее бывало такое раньше? – спросил Веллингтон сестру.
– Я не знаю. Но у нее – врожденный порок сердца.
– Кардиограмма?
Веллингтон рассмотрел ломаную кривую на экране монитора «лэптопа», раскрыл свою сумку, потребовал посуду, развел одно снадобье в керамической кружке, другое – в миске. С помощью мисс Брайтон девушку раздели донага, доктор обмакнул в разведенное снадобье полотенце и стал быстро обтирать ее тело. Потом велел сестре:
– Укутывайте! Есть что-то теплое?
– Байковая пижама. Но она детская.
– Девчонке как раз.
Мисс Брайтон ловко одела Элли в пижаму, укрыла одеялом и пледом, но девушка продолжала метаться и вскрикивать при каждой вспышке молнии.
– Подержите ей голову, – велел Веллингтон.
Сестра приподняла голову Элли, доктор вылил снадобье в кружку с носиком и стал осторожно вливать лекарство девушке в рот. Элли забеспокоилась, махнула рукой, словно защищаясь от чего-то неведомого. Доктор рявкнул на Данилова:
– Да придержите же ее!
Начал снова, осторожно, по глотку, вливать снадобье, пахнущее пряно и горько. Ополовинил кружку, девушка обмякла, легла на подушку, что-то забормотала и замолчала. Дыхание через минуту успокоилось, сделалось глубоким и ровным. Доктор взглянул на экран кардиографа. Пики кривой тоже выровнялись.
Веллингтон стер со лба обильный пот. Вынул из сумки бутылку, глотнул несколько раз, вынул сигару, прошел через холл, вышел на балкон. Данилов двинулся следом.
Поселок был великолепен, но странен. Укрывшие небо тучи отражали свет океана, и он падал на землю фиолетовым покровом. Молнии вдали полыхали часто, ярко, но ветер бушевал на огромной высоте; здесь, на земле, все будто замерло; только листья и лепестки цветов вздрагивали при каждой вспышке и мелко-мелко трепетали.
Подсвеченные бассейны изливали голубой свет в фиолетовое небо; кое-где прожекторами были подсвечены и дома; одни были выстроены в виде готических и романских замков, другие – как итальянские палаццо, третьи – с витыми мавританскими колоннами и широкими террасами, а иные – как владетельные дворцы плантаторов южных штатов времен Войны за независимость. Здесь был Эдем. И жили самые богатые и образованные люди; за их умения или капиталы им платили поистине райской жизнью... Но жизнь эта ютилась среди нищеты и вырождения, и потому великолепие казалось призрачно хрупким. И – было таким.