Любовь и французы
Шрифт:
Брак нигде так не осмеивался, как в балаганных фарсах, которые сочинял сам народ. Разумеется, эти спектакли не следует воспринимать слишком всерьез, так как ситуации и характеры персонажей в них утрировались с целью рассмешить публику. Но в том, что многих мужей средневековья жены действительно загоняли под каблук, на что те беспрестанно жаловались — и что происходит ныне в мусульманских странах, где мнение женщины не имеет вне дома большого значения,— не было ничего неожиданного. Это свидетельствует о том, что женское терпение было готово лопнуть. Однако мораль большинства фарсов была довольно прозрачна: жены должны повиноваться мужьям, а бунтовщицы рано или поздно вынуждены будут раскаяться. Примером тому может служить забавный фарс Le Cuvier [66] (сюжет которого, предположительно, родился в Индии, но позднее был адаптирован к условиям французского средневековья). В нем жена, на пару со своей матерью, постоянно придирается к своему затюканному мужу по имени Жакино. В начале фарса он выражает недовольство тем, что вынужден делать слишком много женской работы в доме. Жена подслушивает его ворчание,
66
"Чан"
Как только список обязанностей составлен, жена велит мужу немедленно приступить к их исполнению и помочь ей управиться со стиркой. Поартачившись, Жакино уступает. Они забираются на табуретки по обеим сторонам огромного чана, стоящего посреди сцены. Жакино помогает жене держать большое покрывало и случайно, или нарочно, выпускает его из рук. Жена в результате падает в горячую воду вниз головой и вопит, моля о помощи. Но вместо того, чтобы броситься ее спасать, Жакино начинает торжественно сверяться со списком своих обязанностей. «Здесь ничего не сказано о том, что я должен вытаскивать тебя из чана»,— говорит он и зачитывает статьи договора. Жена кричит: «Спаси меня!» — «Это не входит в мои обязанности»,— отвечает Жакино, продолжая зачитывать договор, статью за статьей: «Качать ребенка...» — «На помощь, на помощь!» — «Готовить рагу...» — «Спасите! Помогите!» — «Наводить порядок на кухне...» Наконец появляется теща. Стороны спешно приходят к согласию. Список обязанностей будет разорван, и, следовательно, Жакино станет в своем доме хозяином. На этих условиях Жакино соглашается вытащить жену из чана. Но он не слишком обольщается, о чем свидетельствуют его последние обращенные к публике слова: «Теперь я, должно быть, буду счастлив — если они на деле поступят, как обещали!»
В общем, лучше жить с тем супругом, который вам достался... а если вы вздумаете его поменять, то можете получить вместо кукушки ястреба — в сущности, такой вывод следует из большинства фарсов. Героини одного из них, Жаннета и Перретта, недовольны своими мужьями, считая их чересчур старыми для себя. Придя к кузнецу, женщины просят, чтобы он перековал их мужей заново. Кузнец предупреждает, что от этой затеи лучше бы отказаться, но они настаивают. Превращение совершается, и перед восхищенными женами появляются их новые — молодые, веселые, прыткие — мужья. Однако жены недолго радуются. У их мужей изменилась не только внешность, но и характер. Помолодев, они стали требовательными и деспотичными и вскоре принялись поколачивать Жаннету и Перретту, которые желают, чтобы мужья не надоедали им. Жены призывают на помощь кузнеца, но тот отвечает, что слишком поздно и что он ничего не может сделать. «Вас же предупреждали»,— говорит он безутешным женщинам. На самом деле, мужьям позволялось бить своих жен, но жену, осмелившуюся поднять руку на хозяина и господина, сравнивали с проституткой. Монлюсонский кодекс 1498 года гласил, что жена, дурно обошедшаяся с мужем, обязана преподнести владельцу замка или его супруге деревянный табурет или посох.
Однако иногда эхо куртуазной любви звучало даже в грубых фарсах, герои которых признавали, что лучше ее ничто не может образумить мужчин. Таков прелестный фарс о студенте по имени Мимэн, которого родители послали в коллеж, чтобы он там учился латыни до самой свадьбы. Мимэн так хорошо ее выучил, что позабыл свой родной, французский. И вот его мать, отец, невеста и будущая теща приезжают в коллеж, чтобы посмотреть, как далеко зашло дело. Когда они приходят, наставник беседует с Мимэном по-латыни, Мимэн приветствует их по-латыни, невзирая на все их мольбы, он послушно целует свою невесту, но комплименты ей говорит опять-таки по-латыни. «Придется посадить его в клетку и учить говорить, как учат птичек»,—сокрушается матушка Мимэна. Остальные соглашаются с ней. Итак, Мимэн посажен в большую клетку, и все по очереди пытаются немного научить его французскому, но безуспешно. Женщины просят мужчин удалиться и сами берутся за дело — сперва мать Мимэна, затем невеста. Наконец Мимэн на чистейшем французском отвечает на нотации своей нареченной и повторяет за ней: «Я вам отдал мое сердце и мою любовь»:
Скажи: я люблю, я тебя обожаю,
О да: я люблю, я тебя обожаю,
И сердце тебе отдаю, дорогая.
И сердце тебе отдаю, дорогая.
Любовь одержала верх над зубрежкой!
Популярная поэма о несчастьях брака начинается с описания дня свадьбы, на которую уходит прорва денег. Нужно купить мяса, нанять менестрелей, украсить зал цветами, устлать пол камышом и раздать подарки многочисленной родне: пурпуэны [67] , платья, чулки, чепчики, а девушкам — диадемы и псалтири. Но и это еще не все. Жениху некогда присесть... Он должен следить за тем, как обслуживают гостей, ему приходится бегать взад-вперед. Да он вряд ли выкроит время даже опрокинуть рюмочку! После церемонии торговцы являются к нему, требуя уплаты по счетам. Деньги у него скоро кончатся, но, что самое худшее... жена останется.
67
род
На свадьбу деньги, что копили,
Вмиг разлетятся, растрясутся,
Но жены с нами остаются!
Глава 11. Деревенская любовь
В сельской местности, где все еще сохранялись более свободные франкские обычаи, в любовных отношениях было больше равенства, нежели среди представителей высшего света. Однако не любившие болтовни сельские жители не имели дела с тонкостями и воздушными замками куртуазной любви. Народная средневековая пословица гласила: «От любви умирает тот, кто слишком много ею тешится».
Мы знаем, как эти крестьяне выглядели, по миниатюрам из Tres riches heures du Due de Berri [68] — зрелище было не из самых аппетитных. Мы видим их в феврале сидящими возле очага на грубых табуретах в своем жилище, похожем на хлев, в сшитых из грубой коричневой ткани одеждах, которые женщины бесстыдно задирают намного выше коленок, чтобы тепло могло добраться до самых интимных мест.
Описания крестьян, принадлежащие перу их современников, едва ли являются более «подретушированными». Вот как выглядит виллан в раннесредневековой поэме Garin le Lorain [69] : «Ладони у него были огромные, руки и ноги — как бревна, широкая грудь, волосы торчали во все стороны; между его глаз запросто поместилась бы ладонь, а лицо было черно, как уголь. Он не мылся полгода, и за это время никакая вода не текла по его щекам, кроме дождевых струй».
68
«Очень богатый часослов герцога Беррийского»
69
«Гарен Лотарингец»
Высокородный автор Aucassin et Nicolette [70] не менее презрительно относился к крестьянскому сословию. Виллан, с которым его герой встретился в лесу, был «долговязым и безобразным, с большим приплюснутым носом, длинными желтыми зубами и толстогубым ртом». Рютбёф {46} утверждал, будто по причине исходившей от крестьян вони их даже сам дьявол не желал видеть у себя в аду, а в народном фабльо рассказывалось, как виллан, проходя в Монпелье по улице Эписьер {47} , где на прилавках у торговцев высились груды пряных трав, упал в обморок. Бедняга очнулся, только когда один из торговцев догадался сунуть кусок навоза ему под нос — тогда крестьянин почувствовал себя как дома.
70
«Окассен и Николетт»
Склад ума крестьян был под стать их телам, грубо сколоченным и волосатым. В своем Искусстве любви Андре Ле Шаплен бессердечно советует читателям брать крестьянок силой в случае, если те будут склонны им отдаться, поскольку обращаться с ними ласково — значит попусту тратить и время, и слова. Он не верил, что крестьяне способны на изысканную любовь, и не думал, что чувства нужно расточать на людей подобного рода: «Крестьян,— писал он,— редко встретишь при дворе любви, но они, естественно, впрягаются в оглобли Венеры, как мулы и лошади. Для фермера достаточно тяжелой работы и непрестанных радостей, которые доставляют ему мотыга и плуг. Если он, вопреки своей природе, ранен стрелой Купидона, то нет смысла обучать его любовной теории, иначе фермы будут заброшены и перестанут приносить доход». (С другой стороны, мы видели, что автор La Clef d'amor [71] придерживался мнения, что крестьянки лучше, чем благородные дамы, умеют защищать свою непорочность.)
71
«Ключ любви»
Существует немного свидетельств о знаменитом jus primae noctis [72] , или droit de cuissage [73] , согласно которому феодал имел право лишать невинности своих крестьянок в ночь их свадьбы. Дюканж {48} в своем Глоссарии приводит несколько подобных случаев, и, по-видимому, господа де Лобье из Беарна могли требовать соблюдения этого обычая от своих сервов, первенцы которых впоследствии получали вольную, поскольку являлись предположительно «las obras deudit senor Lobier en ladite primere noeyt et de suditz placere» [74] , однако обычай этот еще в раннем средневековье вышел из употребления, хотя в Каталонии был отменен только в шестнадцатом веке. {49}
72
право первой ночи (лат.)
73
то же(фр.)
74
отпрысками сеньора Лобье по праву первой ночи, имеющими особые привилегии (фр.)