Любовь и французы
Шрифт:
Для молодых дворян был довольно привычен вид женских форм, поскольку родители, как правило, подыскивали сыну любовницу, когда тот был еще совсем юным. Обычно выбор родителей падал на знаменитую куртизанку, которой и предоставляли посвящать мальчика в тайны половой жизни. Молодой светский дворянин по имени Буйон в своих Мемуарах рассказывает, что родители отдали его на попечение мадемуазель де Шатонеф, чья репутация была притчей во языцех, когда ему было двенадцать лет, и замечает: «Никто и никогда не делал так много для того, чтобы ввести меня в общество и привить мне придворные манеры. Я не могу не одобрять этого обычая. Кто ему не следует, тот не умеет себя вести». (Монтень с отвращением пишет об «этих огромных, наспех сделанных рисунках и картинах, которые распутная молодежь рисует в каждом переходе, на каждой стене или лестнице наших больших домов углем или мелом».)
Простые caroles средних веков сменились множеством новых
Однако блюстители морали высказывали совершенно другие мысли по поводу танцев. Мено, знаменитый проповедник, позволял юным девушкам посещать балы только при соблюдении трех условий: они должны были носить плотную вуаль из грубого полотна, чтобы оградить себя от жадных взглядов, надевать перчатки, какие носят работники на полях, чтобы предохранить руки от шипов, и провести три часа в холодной ванне, прежде чем выходить из дома. Святой Франциск Салеский настаивал на предварительной медитации в течение часа и хорошей порке. (Однако никто, похоже, не думал подвергать молодых людей таким унижениям.)
Живописным танцем, исполнявшимся в основном на придворных свадебных торжествах, был «танец с факелами», во время которого пары медленно двигались вперед с зажженными факелами в руках, чрезвычайно озабоченные тем, чтобы не дать своим визави погасить пламя. Volte [90] , в которой кавалеру позволялось приподнимать даму, обхватив за талию (в Хэмптон-Корте хранится очаровательная маленькая картина, изображающая королеву Елизавету I, наслаждающуюся этим танцем, напоминающим канкан), была однажды запрещена заседавшими в парламенте Экс-ан-Прованса ханжами. Это вызвало такое негодование жительниц города, что они угрожали объявить забастовку и еп masse [91] удалиться в папский дворец, в Авиньон. (Не отсюда ли берет свое начало песенка о танцах на Авиньонском мосту? Правда, это могло быть как-то связано и с большим борделем, расположенным неподалеку.) Мужчины почти сразу же выкинули белый флаг, и декрет был отменен. Это лишний раз показывает, чего может добиться массовое женское движение, если его участницы в самом деле решительно настроены, но похоже, что у женщин пока еще не было сколь-либо серьезного повода, чтобы объединиться.
90
вольта (фр)
91
в полном составе (фр.)
С другой стороны, группа аристократок, хоть небольшая, но обладавшая в обществе реальным весом, продолжала начатые средневековыми судами любви литературные традиции, став судьями в вопросах хорошего вкуса и манер. В числе этих женщин были герцогиня де Ретц, герцогиня де Роган, принцесса де Леон и мадемуазель де Сенетер, которые ввели обычай после второго завтрака по два—три часа беседовать с гостями на разные темы, начиная с «источника согласия» — любви. Как отмечал Сен-Марк Жирарден, дамы ухватились за нововведенные идеи платонической любви, чтобы царить в литературном мире, так же как они ухватились за идеи рыцарства, чтобы царить в феодальном обществе. Это была их единственная и довольно ограниченная возможность самоутверждения, благодаря которой суждено было распуститься тепличному цветку французской цивилизации — салону.
Глава 2. Культ красоты
«Красота есть только величие Господа и божественный свет, озаряющий все Его творение, но ярче всего божественный отблеск сияет на женском теле»,— писал в порыве вдохновения Агриппа {68} в книге Совершенство женщины (1578).
Идеал красоты изменился: теперь в почете были прямые носы, округлые лица и формы. Красивым женщинам поклонялись, и они, купаясь в море лести, стали более
Тальман де Рео {69} в своих нашпигованных сплетнями записках бегло упоминает об одной придворной даме, пожелавшей, чтобы Никола Денизо написал ее портрет. «Прежде чем я смогу запечатлеть на холсте ваше лицо, я должен видеть вас всю,— сказал живописец.— Существует некая тонкая гармония между лицом и телом. Только так и не иначе творил Зевксис...» Дама слегка покраснела, но согласилась. Темой века была гармония. Средневековые добродетели смирения и самопожертвования были уже не в моде.
Однако во второй половине столетия произошел легкий volteface {70} . Нижняя половина человеческого тела стала считаться низшей, и только верхнюю его часть признавали достойной того, чтобы показывать. Это был период, когда художники писали королевских фавориток небрежно сидящими в ваннах — в повседневной жизни дамы купались не то чтобы очень часто. Автор написанного в шестнадцатом веке труда, посвященного гигиене, доводил до сведения читателей, что сам он ни разу в жизни не принимал ванны и ничего хуже этого не знает, тогда как знаменитый проповедник Оливье Майяр громко провозглашал со своей кафедры, что женщинам, которые ходят в бани, после смерти суждено купаться в адских котлах. Однако женщина-писательница Мари де Ромье настоятельно советовала читательницам содержать себя в чистоте — чтобы были довольны и мужья, и сами женщины. Она советовала носить ароматические губки меж бедер и под мышками — впоследствии они получили широкое распространение,— а также следить, чтобы нижнее белье было изящным и свежим. На это, как правило, не обращали внимания. Грасиан дю Пон в своей книге, написанной в 1530 году (Controverses du sexe mas-culin et juminin [92] ), приводит отвратительные подробности о состоянии нижнего дамского белья, подсмотренные на балах и в других местах.
92
«Споры между мужчинами и женщинами»
Для достижения красоты стали применяться действительно жестокие средства: дамы мужественно терпели боль, когда им шлифовали кожу до крови; чтобы избавиться от прыщей, они глотали песок и пепел {71} ; выбривали лоб и высоко зачесывали волосы на затылке. Это, по их мнению, придавало им очень модный философический вид.
Хотя возвышенным идеалом красоты того времени была любовница Генриха II, величественная Диана де Пуатье, мужчины были склонны отдавать предпочтение душе pucelle и нетронутому телу пятнадцатилетней девочки. Это была реакция на средневековое почитание зрелой дамы. (Лишь немногие, подобно Гийому Буше, заявляли, что постыдились бы представить гостям в качестве супруги столь юное и глупенькое создание.) Клеман Маро пел: «Что ни ночь, то я вижу во сне мою любимую с ее стройным, девственным телом». Ронсар был не столь привередлив. «Я люблю пышных красавиц ничуть не меньше, чем худышек»,— писал он и простодушно добавлял: «Я люблю заниматься любовью, я люблю женщин и люблю изливать в стихах свой любовный пыл».
В целом, женщины питали склонность к чересчур пышным одеждам: длинным широким юбкам и — во второй половине столетия — жестким кружевным воротникам-жерновам, завезенным из Италии Екатериной Медичи.
Рабле, очень близко знавший прекрасный пол, описал, как пожелали одеваться дамы из придуманной им утопической Телемской обители, девизом которой было «делай что хочешь». Немногие писатели до и после него проявляли такую скрупулезность в описании.
«Они (женщины) носили алые или красные чулки, которые заходили на три пальца выше колена,— кайма была из вышивки или прошивки. Подвязки были цвета рукавчиков и охватывали колено сверху и снизу. Башмаки, легкие и домашние туфли делались из лилового или красного бархата. Поверх рубашки надевали лиф из шелкового камлота, к которому полагался кринолин из белой, красной, серой или бурой тафты, сверху — юбку из серебряной с золотыми прошивками тафты или, смотря по желанию и в соответствии с погодой, юбку из атласа, шелка, или Дамаска, или же из оранжевого, коричневого, зеленого, пепельного, синего, желтого, палевого, красного, кирпичного и белого бархата, а то еще из парчи, золотой или серебряной, с канителью и вышивкой, в зависимости от праздников. Далее, смотря по сезону — плащи из вышеназванных материалов или из сукна, саржи и т. д.