Любовь и гром
Шрифт:
— Ну, раз не имеет значения, тогда пошли. Она не стала дожидаться ни его согласия, ни его самого. Выйдя из вагона, она сердито двинулась к главной улице. Кольт догнал ее и резко рванул к себе.
— Раз уж ты непременно хочешь сделать эту глупость, то слушайся меня. Не снимай шляпы и не поднимай глаз. Если уставишься на кого-нибудь, тот может подумать, что ты напрашиваешься на драку. И держи язык за зубами. И ради Бога, не висни на мне, если тебя что-то напугает. Помни: ты должна походить на мужчину. И веди себя как мужчина.
— Как ты? Сомневаюсь,
Гримаса, которую Джослин скорчила при этом, доконала Кольта. Он развернул ее и подтолкнул вперед прежде, чем она успела заметить широкую ухмылку, которую он не смог сдержать.
Искать ближайший салун долго не пришлось.
— Они здесь варят золото? — поинтересовалась Джослин, увидев вывеску, гласящую «Пивоварня „Золотой самородок“. К этому моменту Кольт был сыт по горло ее шуточками.
— Неприятности тут заваривают, немец. Точно хочешь зайти?
— Немец? — улыбнулась Джослин. — Полагаю, это какое-то мужское прозвище, а не намек на национальность. Я действительно так выгляжу?
— Ты выглядишь, будто тебя выволокли с пастбища, — буркнул он и натянул ей шляпу ниже нежных ушек. — Господи, из этого ничего не выйдет. Достаточно взглянуть тебе в лицо — и конец.
— Но что случится, если они узнают во мне женщину?
— Все что угодно, черт побери!
Джослин поняла: он вот-вот передумает. Поэтому попятилась к дверям со словами:
— Только на пять минут. Кольт. Ну что может случиться за пять минут?
И проскользнула внутрь прежде, чем он успел ей помешать.
Глава 41
Пивоварня «Золотой самородок» снаружи вовсе не выглядела набитой битком, но внутри оказалось полно народу. Джослин уже было решила, что сегодня какой-нибудь праздник, раз среди бела дня тут толпится столько публики. Но тут заметила перед многими тарелки с едой и сообразила, что сейчас, должно быть, обеденное время. Она и сама проголодалась.
— Ты не сказал мне, что это и ресторан тоже, — прошептала она, когда почувствовала за спиной Кольта.
— С кем это ты разговариваешь, парень?
Она обернулась и широко открытыми глазами уставилась на одного из местных завсегдатаев в таких же, как у нее, мешковатых штанах, висящих на подтяжках. К ее великому облегчению, он, почесывая длинную седую бороду, смотрел больше на бар, чем на нее.
— Прошу у вас прощения, я…
— Просишь у меня…
Он прыснул, не договорив. Джослин скривилась и бросила взгляд через его плечо в поисках Кольта. Его не было видно, а завсегдатай, прищурившись, смотрел на нее.
— Может, у тебя найдется лишняя монетка, которой ты мог бы поделиться, сынок? Если покупаешь выпивку, еду получаешь бесплатно.
Джослин покопалась в кармане, куда перед выходом сунула несколько монет, и протянула одну ему. Она поняла свою ошибку, когда увидела вылезшие на лоб глаза мужчины. Он чуть не сломал ей пальцы, выхватывая у нее из руки золотую двадцатидолларовую монету, пока она не передумала.
— Должно быть, ты только что с приисков, парень. Пошли, я куплю тебе выпивку. Черт возьми, я теперь богач.
Снова захихикав, он двинулся к бару. Джослин не пошла за ним. Вместо этого она направилась к выходу. Но тут ее грубо развернули, и она увидела весьма недовольного Кольта, который, как выяснилось, все это время стоял позади нее.
— По-моему, я велел тебе держать язык за зубами.
— Он решил, что я мальчик, — поспешно объяснила она. — Мы об этом не подумали. Раз уж я схожу за мальчишку, не могли бы мы побыть здесь подольше и пообедать?
— Нет, не могли бы, — раздраженно процедил он. — Насмотрелась?
— Вообще-то я еще ничего не видела, но… Слова застряли у нее в горле, и глаза стали как плошки — она увидела над зеркалом позади стойки большую картину в раме с изображением лежащей на софе женщины. Совершенно голой. Кольт засмеялся, и Джослин поняла, что стоит, разинув рот и залившись краской.
— Пошли, вон оттуда лучше видно. Пять минут. Немец, и мы уходим.
Джослин кивнула и покорно проследовала за ним к стойке. Это было продолговатое сооружение из резного орехового дерева. Через каждые восемь футов на нем висели длинные полотенца для того, как предположила Джослин, чтобы посетители могли вытереть руки. По низу стойки проходила латунная штанга, на которую ставили ноги. Рядом на полу стояли плевательницы из расчета одна на четверых. Вокруг плевательниц были насыпаны опилки, и Джослин имела несчастье лицезреть, зачем они нужны, когда какой-то малый сплюнул табачную жвачку, но не попал.
Когда она добралась до стойки, бармен стер перед ней остатки чьего-то обеда и спросил:
— Что будешь пить, малыш?
— Бренди, будьте так любезны.
— Сделай два виски, — прорычал рядом с ней Кольт, швырнув на стойку деньги.
Уничтожающий взгляд, которым он ее при этом одарил, красноречивее всяких слов сказал, что она опять допустила промах. Скорее всего о бренди в этих краях и не слыхали, не говоря уж о том, чтобы иметь его в запасе.
— Извини, — уныло пробормотала она.
— Держи в руке, но не пей, — только и сказал Кольт, когда перед ней поставили стакан виски.
Джослин взяла стакан, развернулась и, небрежно облокотившись на стойку — она видела, так сделал один парень, — принялась изучать обстановку. Кольт остался сидеть спиной к залу, но видел в висящем перед ним зеркале все, что происходит сзади. Джослин предпочла наблюдать за всем непосредственно.
Салун был не очень большим, примерно величиной с самую маленькую гостиную Флеминг-Холла. Помимо безвкусной картины, на которую она старалась не смотреть, на стенах висели и другие любопытные вещи: голова оленя, побелевший череп какого-то крупного животного, старое оружие и задняя часть бизона — тут Джослин дважды моргнула.