Любовь и лейкопалстырь

Эксбрайя Шарль

– Морин… что с вами случилось?

Все сразу же вскочили с мест, словно материнский крик освободил их от оцепенения. Шон подошел к Бессетту.

– Зачем вы ударили сестру?

– Я?

Но на этом месте воспоминания Бессетта о том, что произошло дальше, оборвались, поскольку старший сын О'Миллой нанес ему удар такой силы, что, выпустив из рук зонтик и шляпу, Фрэнсис влетел в открытый буфет и распластался там, потеряв сознание. Злорадным смехом Пэтрик приветствовал этот мастерский удар. Морин, недолго раздумывая, со всего размаха дала Шону оплеуху, и он ответил ей тем же, да так, что девушка отлетела в угол комнаты. Бетти кричала и призывала Небо себе в помощь. Лаэм, который не мог переносить, чтобы трогали его сестру, ударил Шона кулаком в солнечное сплетение, и тот принялся ловить ртом воздух,

словно рыба, выброшенная на берег. Чтобы защитить честь семьи, Руэд набросился на Лаэма, но в это время Морин схватила вазу с цветами и разбила ее о голову самого младшего брата. Тот, схватившись руками за голову, упал на стул. Почувствовав азарт битвы, Пэтрик взобрался на стол и стал подзадоривать дерущихся. Бетти сбегала на кухню и вернулась оттуда с качалкой для теста. Фрэнсис, придя в себя, начал выбираться из буфета, чтобы поспешить на помощь Морин, которую Молли схватила и держала за волосы, но на пути ему попался Шон, который тоже собирался броситься в драку, и, нарвавшись на удар его правой, Бессетт возвратился в буфет, откуда больше не выходил. Освобожденная Шейлой, которая продолжала объясняться с Молли при помощи пощечин с чисто ирландской добросовестностью, Морин схватила Шона за ноги. Гигант не мог двинуться с места в то время, как Лаэм наделял его ударами, на которые тот не мог ответить. Он очень быстро упал бы, если бы Руэд с еще затуманенной головой не поспешил ему на помощь. Это было всеобщее побоище, в котором участвовали и парни, и девушки, и мебель, и посуда. Как только кому-то удавалось выбраться из свалки, он сразу же хватал что-то из посуды и разбивал ее о первую же подвернувшуюся голову, а затем снова бросался в эту кипящую лаву. Воодушевленный Пэтрик издавал боевые кличи древнего клана из Югхела, а Бетти вся в слезах изо всех сил била качалкой по задам, высовывавшимся из кучи, не заботясь о том, кому они принадлежат. Крики, резкие голоса девушек, ругательства мужчин усиливались звоном разбиваемой посуды, треском разваливающихся стульев и шумом переворачиваемой мебели. Бессетт в это время отдыхал в своем буфете, словно святой в нише собора.

Благодаря ограниченному пространству комнаты, Морин, Шейла и Лаэм еще не пали под напором атак Шона, Руэда и Молли. Внезапно кто-то постучал в дверь. На стук не обратили никакого внимания. Гостю ничего не оставалось, как войти самому. Это был Сэмюэль О'Кейси, сосед О'Миллой сверху. Он очень вежливо снял фуражку и обратился к Пэтрику, который все еще стоял на столе, как Атилла на кургане:

– Сосед, вы скоро закончите? Уже пол-одиннадцатого. Мы с женой хотели бы послушать последние новости…

Несчастный Сэмюэль так и не узнал, что ответил ему Пэтрик, так как в тот самый момент, когда он высказывал свою просьбу о тишине, пришедший в себя Бессетт, опьяненный яростью при виде растрепанной Морин, уцепившейся в Молли, вырвался из буфета, схватил на ходу чудом еще уцелевший чайник для заварки чая и с силой разбил о его лысую голову, приняв его за своего противника. Сэмюэль сразу же потерял всякий интерес к политике и к радио. А разъяренный Фрэнсис даже не обратил внимания на упавшего соседа.

Не дождавшись мужа, Вирджиния О'Кейси решила, что эти ужасные О'Миллой убивают его, хоть фальцет ее супруга и не слышался среди шума, царившего внизу. Уже считая себя вдовой, которой следует немедленно воззвать к справедливости и насладиться местью, Вирджиния позвонила в полицию.

Сержант Мэлколм Пиз страшно раздражал старшего инспектора Элэна Понсонби, который в этот день был старшим по участку на Сент Джеймс Стрит. Это происходило, во-первых, потому что сержанту было двадцать шесть лет, в то время как инспектору – сорок два, а, во-вторых, потому что Пиз никак не хотел считать себя ничтожеством, а, напротив, был уверен в своем высоком предназначении в избранной профессии и посему считал старших по званию либо ни на что не способными, либо погрязшими в рутине, откуда им не суждено было выкарабкаться. У Мэлколма на все случаи были заготовлены свои возражения. Каждое решение становилось предметом для критики с его стороны. Короче говоря, за те восемь дней, что он входил в состав группы, сержант успел надоесть всем, и самые тихие констебли ожидали случая утереть ему нос.

Через приоткрытую дверь кабинета старший инспектор слышал, как Мэлколм Пиз посреди констеблей, вынужденных его слушать, хвастал знаниями приемов дзю-до, якобы позволявшими ему обезвредить любого преступника и при этом не дать ему возможности даже дотронуться до себя. Элэн Понсонби знал приемы дзю-до, и все же его тело было покрыто многими шрамами. Он улыбнулся, подумав, что как только хвастун в первый раз попадет в больницу, у него будет достаточно времени подумать о разнице между теорией и практикой и понять, насколько первая отличается от второй. Как раз в этот момент и позвонила Вирджиния, умоляя полицию Ее Величества прибыть на помощь и избавить ее мужа Сэмюэля от этих ужасных О'Миллой. Инспектор успокоил даму, заверив, что они тотчас же примут все необходимые меры. Он достаточно хорошо знал ирландцев со Спарлинг Стрит и понимал, что лучше всего туда приехать, когда их воинственный запал иссякнет. Он не спеша встал, открыл дверь кабинета и объявил:

– Ребята, у О'Миллой опять потасовка.

Констебли сделали вид, что ничего не услышали. Старший инспектор строго смотрел на них, но никто не выказал желания установить порядок среди этих ненормальных ирландцев.

– Кокс и Стокквелл, пойдите посмотрите, что там у них происходит.

Оба констебля медленно, безо всякого энтузиазма поднялись. Мэлколм Пиз стал подшучивать над ними.

– Вам не нравится задание? Может вы боитесь?

Толстяк Кокс, который уже двадцать лет прослужил констеблем, со злостью ответил:

– Если бы вы знали О'Миллой, вас бы это тоже не обрадовало, сержант!

– Правда? Они такие страшные?

– Да, они умеют орудовать кулаками!

– Ладно! Так уж и быть, я покажу вам, как следует доставлять в тюрьму типов, которые осмеливаются поднимать руку на полицейского в форме. Следуйте за мной и, если хотите, можете туда вообще не входить.

– С удовольствием, сержант!

Когда троица вышла, Элэн Понсонби подморгнул оставшимся и высказал вслух общую мысль:

– Кажется, у него будет возможность заняться любимым спортом…

В ста метрах от дома уже слышался шум драки. Когда трое полицейских подошли к окну квартиры О'Миллой, оттуда вылетела миска для супа и разбилась о тротуар у самых ног Мэлколма Пиза. Он обернулся к своим спутникам.

– Оставайтесь здесь, если вы понадобитесь, я свистну.

Он решительно вошел в дверь подъезда, поднялся по лестнице и открыл дверь квартиры О'Миллой. Увиденная сцена заставила его оцепенеть на пороге. Он не сразу разобрался в этой ревущей массе, которая каталась по полу, и откуда временами высовывалась то нога, то рука, то туловище и голова с лицом, налитым кровью. Сержант также не понял, в чем состояла роль человека, взобравшегося на стол и издававшего воинственные крики, и что делала женщина с седыми волосами и с качалкой для теста в руках. Придя в себя, Мэлколм крикнул:

– Именем закона, остановитесь!

Он с удовольствием увидел, что услышав приказ, они подчинились ему. На его глазах масса распалась на девушек и молодых людей в изорванной одежде и с окровавленными лицами. Он уже был готов обратиться со строгой речью к нарушителям закона, как вдруг его самого вовлекло в этот поток. Вначале ему показалось, что его оглушило бомбой, разрыва которой он не услышал, затем в голове все перемешалось. Он только понял, что его куда-то понесли на руках, и… он вылетел в окно. Удивление и негодование не позволили ему сразу же закричать, а когда он, наконец, это сделал, было уже слишком поздно. Описав ту же самую траекторию, что и миска для супа, он стрелой пролетел через, к счастью, открытое окно и распластался у ног Кокса и Стокквелла, которые, склонившись над ним, с трудом сдерживали злорадный смех.

Растеряв всю уверенность в неприкосновенности полиции, Мэлколм Пиз, приняв вертикальное положение, оправил одежду и, опьяненный жаждой мести, приказал:

– Вперед!

Кокс и Стокквелл вежливо пропустили его первого.

Если бы не тело Сэмюэля О'Кейси, едва начавшее шевелиться, и не следы на лицах только что дравшихся, ничто не смогло бы выдать беспорядка, недавно царившего в комнате, где за столом сидели и мирно беседовали ее обитатели и гости. Мэлколм увидел в этом новое проявление насмешки над его авторитетом. Теряя хладнокровие, он набросился на первого же, кто попался ему под руку. По воле случая им оказался Шон.