Любовь и лейкопалстырь
Шрифт:
Ждал он довольно долго, но наконец сердце его учащенно забилось. Морин стояла на тротуаре и, видимо, ждала кого-то, кто запаздывал. Фрэнсис обрадовался, что случай привел его сюда, и он сможет спасти любимую в случае, если этот невежда Шон не прийдет… Думая так, Фрэнсис совсем расчувствовался, решив, что играет роль ангела-хранителя, роль в каком-то смысле неблагодарную, но… В этот момент Морин помахала рукой какому-то человеку, переходившему через улицу, и, когда он приблизился к ней, она пошла, не оборачиваясь, рядом с ним. Вдруг Бессетт понял, что это не Шон. Фигура незнакомца также не походила на фигуры Руэда и Лаэма. Скорей из любопытства, чем из-за беспокойства, он пошел за ними и увидел, как они сели в машину, которая сразу же тронулась с места. Машина Берта Лимсея! Фрэнсис так и застыл на месте с открытым ртом. Он запомнил номер уехавшего "Ягуара", и память подтвердила то, в чем он был уже уверен. Значит, Морин солгала ему! Горечь и непонимание ее поступка захлестнули его настолько, что он пошатнулся. Неужели Морин смогла увлечься Бертом? Он зашел в какой-то бар и один за другим выпил два виски. Это несколько привело его в чувство. Он позабыл о своем горе и стал думать только о мести. Теперь уже ничто не имело значения, кроме яростною желания раздавить Берта! Тем хуже для Клайва Лимсея! Тем хуже для всех! Он остановил такси и отправился на центральный пост полиции, где потребовал встречи с инспектором Хеслопом.
Полицейский молча слушал, как Бессетт перечислял аргументы, из-за которых он считал Берта Лимсея убийцей своих родителей, организатором похищения Гарри Осли, перевозчиком наркотиков. Завершил он свой рассказ на том, что видел, как он сажал в свою машину Морин О'Миллой, и сделал следующий вывод:
– Сердцем и разумом я чувствую, что Берт Лимсей – как раз тот, кого вы ищете, инспектор. Кстати, если вы возьмете Джонни, он наверняка назовет вам имя Берта либо как своего хозяина, либо, по крайней мере, покажет, что он – один из столпов торговли наркотиками…
Брайс Хеслоп ответил не сразу. Он набил трубку, закурил ее и лишь после этого сказал:
– Джонни ничего не скажет.
– Почему?
– Потому, что его больше нет в живых.
– Нет в живых?
– Речная полиция нашла его сегодня после обеда в Токсет Доке. От него избавились. Он, наверняка, стал мешать тем, кто его нанял…
Фрэнсис стукнул кулаком по столу.
– Как раз сегодня утром на совещании у Клайва Лимсея я рассказал, что Джонни забрал у меня четыреста фунтов и что номера банкнот известны полиции. А ведь Берт присутствовал на этом совещании… Думаю, все ясно?
Хеслоп вынул трубку изо рта и выпустил клуб дыма.
– Даже слишком, мистер Бессетт… слишком. Если мистер Лимсей действительно виновен, как вам кажется, почему он делает все, чтобы привлечь к себе внимание?
– Потому, что он считает себя вне всяких подозрений!
– Но ведь вы ему их высказали?
– Ом уверен, что никто не поверит моим словам… и, слушая вас, инспектор, я начинаю думать, что его уверенность не лишена оснований.
– Ладно, мистер Бессетт, не расстраивайтесь. Если Берт Лимсей действительно окажется виновным, гарантирую вам, что он будет повешен точно так же, как какой-то обыкновенный Смит или Тейлор. Но я хотел бы знать, что ваши подозрения по отношению к нему основываются на вашей уверенности в его виновности, а не на том, что вам кажется, будто он отбил у вас девушку, которая вам очень дорога?
– Кажется, отбил? Вот это да! Я же их видел!
– Возможно, тому есть какое-то объяснение?
– Хотелось бы его услышать!
– За этим, мистер Бессетт, вам следует обращаться не ко мне, а к мисс О'Миллой… Подождите возражать и, пожалуйста, выслушайте меня. Хоть мне, как полицейскому, часто приходится встречаться с людьми, в которых осталось мало человеческого, мой принцип все же основывается на доверии к людям. У человека с черной душой редко бывает светлое лицо. Мисс О'Миллой произвела на меня наилучшее впечатление, и я позволю себе сохранить его до того, как будет доказано обратное.
– Да уж, наилучшее!
– Я бы, все-таки, посоветовал вам подождать еще хотя бы сутки и лишь потом составить окончательное мнение.
– Я больше не хочу ее видеть!
– Не будьте ребенком, мистер Бессетт. Сведения о Берте Лимсее говорят о том, что если в делах он ни на что не годится, то в жизни он – отличный парень. Мы не нашли ни одной порочащей его связи.
– Короче говоря, вы считаете его невиновным?
– В деле об убийстве, мистер Лимсей, никто так быстро не выходит из круга моих подозрений. Мистер Лимсей будет оставаться объектом самого пристального наблюдения, и можете мне поверить: я его задержу при малейшем подозрительном шаге. Но если он невиновен, то вы, мистер Бессетт, сами находитесь в смертельной опасности. Смерть Джонни показывает, что пока, по непонятным для меня причинам, они избавляются от тех, кого вы способны опознать. Опасаюсь, как бы они не додумались, что проще убрать вас самого, а также мисс О'Миллой.
У Фрэнсиса обида сразу же сменилась беспокойством.
– Морин?
– Вы оба можете встретиться с дружком Джонни… Так что вместо того, чтобы зацикливаться на Берте Лимсее, подумайте о собственной безопасности и безопасности мисс О'Миллой, мистер Бессетт.
– У нее уже есть защитник – Берт Лимсей…
Из-за горького привкуса во рту Фрэнсис Бессетт выпил перед сном стакан воды. В зеркале ванной комнаты отражался не очень уверенный в себе молодой человек. В конечном счете он, похоже, поступил по-скотски, заявив на Берта в полицию. Но почему Морин солгала ему? Почему она отдала предпочтение компании Берта? Значит, на свете нет ничего чистого и верного? Кроме того, Берт Лимсей, возможно, был убийцей. Морин – скверная девчонка, а он – фатальный персонаж? Всё было отвратительным, и Фрэнсис упал на постель, стараясь избавиться от мучивших его вопросов. Когда же он, наконец, погрузился в тяжелый сон, ему больше не казалось, что Англия – самая лучшая страна в мире.
ГЛАВА 9
Мисс О'Миллой позвонила на следующий день после обеда, но замкнувшийся в своей обиде Фрэнсис попросил телефонистку сказать, что его нет на месте. Хотя по своей должности ей приходилось постоянно говорить неправду звонившим, мисс Торнбалл испытала чувство сожаления от того, что не могла сказать ирландке все как есть на самом деле. Старая дева догадалась, что у ее уха агонизировала любовь, и она слышала ее первый предсмертный хрип. Вечно молодое сердце телефонистки страдало от этого. Вечером Морин позвонила опять. Фрэнсис остался непоколебим. Это продолжалось три дня. Нервы мисс Торнбалл были напряжены. Неужели эта ирландка ничего не поняла? Наутро четвертого дня телефонистка заметила дрожь в голосе упрямой девушки. Неужели ее настойчивость и иллюзии стали уступать жестокой реальности? Мисс Торнбалл показалось, что она должна прийти на помощь терпящей бедствие сестре, и когда в семнадцатый раз ей пришлось сказать, что кабинет Бессетта не отвечает, она добавила:
– Позвольте вам сказать, мисс, что настаивать дальше бесполезно. Мистер Бессетт приказал отвечать, что его никогда не будет на месте для мисс О'Миллой. Таковы все мужчины. Они топчут наши сердца, и им безразличны наши чувства. Если дружеское расположение может облегчить вашу боль, знайте, что я с вами…
Мисс Торнбалл с удовольствием подумала, что она очень хорошо уладила дело, и слеза восхищения собственной деликатностью оросила ее ресницы. Вот только мисс О'Миллой, вместо того, чтобы растрогаться ее сочувствием, ответила, что ее собеседнице лучше готовить свой порридж, чем совать нос в чужие дела. Кроме того, если мистеру Бессетту кажется, что он может так легко от нее отделаться,– пусть пеняет на себя! Возмущенная черной неблагодарностью, телефонистка прекратила разговор и с этого момента стала на сторону Фрэнсиса. При каждом новом звонке Морин она теперь с удовольствием отвечала, что его нет на месте и, чтобы побольше досадить этой наглой девице, делала это то насмешливым, то подчеркнуто сухим тоном.
В это утро Фрэнсис как раз находился в кабинете Джошуа Мелитта, когда вошла мисс Скрю и с отвращением сказала Фрэнсису о том, что с девяти часов (а не было еще и половины десятого) его знакомая звонила уже три раза: в первый раз она просила, чтобы мистер Бессетт выслушал ее, во второй – чтобы назвал точное время, когда его можно застать, и в третий – чтобы он не замыкался в своем глупом молчании. Мисс Скрю с издевкой подчеркнула слово "глупом". Раздосадованный Фрэнсис передал через мисс Скрю следующее указание для мисс Торнбалл: дать понять мисс О'Миллой, что она напрасно теряет время, поскольку мистеру Бессетту нечего ей сказать, и он не видит необходимости в таком разговоре. Мисс Скрю с недоброй улыбкой на устах ушла выполнять это жестокое поручение. Джошуа Мелитт вздохнул.