Любовь и ненависть
Шрифт:
вздорное, пухлые губы ее зашевелились, но она сдержала
себя, и только в глазах впервые в этот день сверкнул веселый
блеск. Это была не улыбка, а вспышка радости, похожая на
луч невидимого солнца в просветах темных туч.
Помню, еще одно острое, неизгладимое чувство
родилось во мне именно в тот миг, как-то сразу ярким светом
озарило душу, мозг - это было благородное чувство
ответственности перед отцами за то, что завещали они нам.
Отцы
перед собой великую цель. Смерть оборвала их путь. Но жизнь
не может остановиться. Их думы и мечты, их силы
переселились к нам, мы приняли их, как эстафету, и теперь
обязаны с честью нести ее вперед той же прямой и ясной
дорогой.
Я чувствовал, как бурлящая во мне мысль превращается
в клятву, в ту нерушимую клятву, которая не нуждается ни в
каких словах.
К нам бесшумно подошла женщина в черном,
немолодая, но крепкая, с лицом суровым и холодным.
Поздоровалась со мной сухо и, как мне показалось,
недовольно, осуждающе, затем перевела взгляд на Марину, на
цветы, лежавшие у подножия памятника.
– Познакомьтесь, Андрей Платонович, это моя мама, -
сказала Марина.
Женщина молча кивнула мне, села на камень, поправила
черную шаль и произнесла, ни к кому не обращаясь:
– День сегодня славный, прямо как в Сочи.
Я подумал: в подобных случаях люди почему-то говорят о
погоде.
Мать и дочь пришли сюда почтить память мужа и отца и,
наверное, делают это каждый год, и потому мое присутствие
казалось не совсем желательным. Нужно было найти
подходящий предлог и оставить их одних. А как это сделать,
что придумать?
Выручил счастливый случай: от поселка к нам шли двое
моряков. В одном я узнал рассыльного из штаба дивизиона, а
второй... Неужели он? Я смотрел на тоненькую юркую фигуру,
на фуражку, всегда сбитую на затылок и открывавшую высокий,
чистый лоб, на лицо и не верил:
– Валерка, каким ветром?
– Двенадцатибалльным, - ответил он, с размаху впаял
свою ладонь в мою, и мы расцеловались.
Пришлось извиниться перед женщинами. Растроганные
и обрадованные неожиданной встречей, мы побрели с
Панковым не к поселку, а вдоль берега. Вдруг Валерий
остановился, вытянулся, взял под козырек и четко доложил:
– Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант
Панков прибыл на должность командира корабля во
вверенный вам дивизион.
Я был, конечно, рад назначению ко мне Валерика.
– Но почему до сих пор старший лейтенант?
–
–
Говорят, между фортуной и карьерой всегда стоял знак
равенства.
– Но ты, кажется, служил под началом адмирала
Инофатьева?
– То-то и оно.
– Он вздохнул, сплюнул и заключил: - Еле
выбрался.
– А Марат?
– Что Марат? Он под могучим крылом папаши. Там его
так и называют: Инофатьев Второй. Звучит одинаково, что и
чеховский Иванов Седьмой.
Он был до того возбужден и обозлен, что с ним
невозможно было говорить. Я просил рассказать все толком,
спокойно и насколько возможно беспристрастно.
– Хорошо, буду абсолютно объективен, - согласился
Валерий, - слушай. Сначала о сыне. Служит на подплаве,
командует лодкой, уже капитан-лейтенант. Ходит в касторовой
шинели, зимой в каракулях, фуражка с мексиканскими полями,
усы английского образца. Никакие воинские порядки на него не
распространяются. Летом флиртует на пляже с курортницами,
а зимой носится на собственной "Победе".
– Купил?
– Он не покупал, - Валерий повел плечом, - просто
скромный подарок мама ко дню рождения - наследнику
исполнилось двадцать пять. У-у, такой праздник устроили,
разве только салюта кораблей недоставало. Собственно, у нас
главное-то и началось с его дня рождения. Мы с ним, как тебе
известно, никогда не обожали друг друга, скорее наоборот. Я
начал службу с командира боевой части, потом - помощник и,
наконец, был назначен командиром корабля. С Маратом мы
встречались редко, случайно, и всякий раз он давал мне
понять, что всем продвижением я обязан ему. Меня много раз
подмывало послать его к черту, но. я как-то сдерживался. Дома
я у него никогда не был, и он у меня тоже. Жены наши изредка
встречались, но между ними тоже пробежала черпая кошка:
короче говоря, он потребовал от своей супруги прекратить
всякие связи с моей женой.
– Прости, ты разве женат? Я не знал.
– Да, и дочь растет.
– А жена кто?
– любопытство мое нарастало.
– Да ты с ней знаком, - весело отозвался он,
– С твоей женой?
– удивился я.
– Да Зоя же, ну что ты прикидываешься!
– Какая Зоя? Ах да, верно, верно, помню.
И мне стало неловко. Почему? Потому что забыл? Но
разве я виноват, что эта девушка не оставила ни в памяти, ни в
сердце моем решительно никакого следа. А вот Ира... Мне