Любовь и пепел

Маклейн Пола

Он положил футляр от удочки на берег, сунул в карман блокнот и вошел в ручей. Температура воды была чуть выше пятидесяти градусов по Фаренгейту, и, когда он прошел дальше, вода поднялась вокруг него, и ноги ощутили холод. Чуть выше по течению большая форель вынырнула на поверхность, что-то схватила и, покрытая множеством переливающихся капель, плюхнулась обратно в воду. Не было необходимости гнаться именно за этой рыбиной. Ручей кишел форелью, попадались экземпляры и побольше, к тому же погода стояла чудесная, и он был счастлив — почти.

Он

отпустил леску и почувствовал, как она пшено описала дугу, изогнувшись в воздухе так, чтобы упасть именно туда, где, по его мнению, она и должна быть. Ему всегда нравилось, когда все делалось правильно. Холод давил и кружился у его ног, гладкие речные камни шевелились под ступнями. Внизу по течению, прямо под его леской, всплыла на поверхность, словно людские тайны, большая рыба, и рябь на воде вокруг нее переливалась всеми цветами радуги. Если бы он отпустил все переживания, то этот момент стал бы лучшим в его жизни. Но как это сделать? Как справиться с грызущим чувством внутри? Вот в чем вопрос. Он все еще хотел, чтобы Марти была рядом, и боялся, что может ее потерять. Но проблема была не в том, что она недостаточно его любила. Нет, это он любил ее слишком сильно.

«Типичный американский самец», — подумал он. Это было слишком.

Но этот ручей был особенный. У каждой развилки и притока было свое название, и он собирался изведать те, которые еще не изучил. Планировал делать это, каждый раз вылавливая по форели и оставляя пометки в своем рыболовном журнале, чтобы построить карту. Даже если что-то пойдет не так, у него будет эта карта, припрятанная в надежном месте. Он будет знать, где оказался и куда направлялся, потому что разницы между этими понятиями не будет.

Глава 58

В ноябре книга «Сердца других» увидела свет, и вместе с ней пришли и первые рецензии, отправленные мне Максом в Айдахо.

— Мне не хочется их читать, — сказала я Эрнесту. — Дело писателя — писать, не заботясь о том, что думают другие.

— Ты же знаешь, что тебе не все равно.

— Но лучше, если б было все равно.

— Отзывы будут замечательными, потому что книга замечательная. — Эрнест вскрыл конверт и начал просматривать вырезки, пока я дрожащей рукой прикуривала сигарету.

— Что там?

— В статье из «Нью-Йоркера» говорится, что твои истории трогательные и умные.

Я выдохнула облако дыма, почувствовав себя немного лучше.

— Это же хорошо, да?

— Просто отлично. И в «Новой Республике» говорится, что у тебя есть сердце и глубина.

Я увидела, как его взгляд скользнул дальше по заметке, но больше он ничего не прочел, просто сложил вырезки обратно в конверт.

— И это всё?

— Почти.

— Эрнест. — Я потянулась за конвертом.

— Я думал, ты не хочешь их читать.

— Не хочу, но ты меня от чего-то защищаешь. — Я решительно протянула руку, и, хотя было видно, что ему не по себе, он все же уступил.

— Пожалуйста, только не принимай это слишком близко к сердцу, Марти. Что вообще эти придурки понимают?

— Ничего. Они ничего не понимают, но у них вся власть.

Я взяла конверт и заставила себя прочитать каждое слово во всех четырех заметках,

лежавших внутри. Справедливости ради надо сказать, что в каждой из них были положительные комментарии. В журнале «Киркус», наверное, была самая лучшая рецензия: они называли мои рассказы «необычными и более эмоциональными», чем мои предыдущие работы, и в которых «чувствуются муки невыраженных эмоций». Но во всех остальных мой стиль сравнивали со стилем Эрнеста. Критик из «Йель ревью» хотела, чтобы я отказалась от «ярко выраженного акцента Хемингуэя». Критик из «Нью-Йоркера» писала: «Она слишком внимательно читала произведения мистера Хемингуэя… похвальное свойство для жены, но опасное для писателя». Она пошла еще дальше и назвала Эрнеста моим Свенгали [28] .

28

Персонаж романа Жоржа дю Морье «Трильби», который соблазняет и эксплуатирует Трильби, молодую ирландскую девушку, и делает ее знаменитой певицей. — Примеч. пер.

— Это же просто смешно, — сказала я ему, чувствуя, как во мне нарастает гнев. — Я та же писательница, что и была раньше. Никто не сравнивал меня с тобой до свадьбы… Они специально ищут сходства только лишь для того, чтобы было о чем писать.

— Именно. Просто не обращай на них внимания, Зайчик.

— Хорошо, но как насчет остальных? Люди читают эти проклятые рецензии. Они купят мою книгу, чтобы проверить, правда ли это. Или вообще не купят, думая, что уже читали твои книги, а я всего лишь твоя жалкая копия.

— Марти… — Я видела, как изменилось выражение его лица. Он не знал, что сказать или как помочь мне пройти через это.

— Ну и черт с ними! — рявкнула я, внезапно рассердившись. — Я горжусь этой книгой и не хочу, чтобы кто-то испортил это чувство.

— Вот это моя девочка! — Он протянул руки и прижал меня к своей груди. Мое сердце трепетало, как маленькая птичка, любимая, но пойманная и несвободная. Я была его девочкой. Этого не изменить. Что бы ни происходило, я навсегда останусь в его тени.

Когда пришли новые рецензии, я, тяжело вздохнув, сунула их в желтый конверт. Я снова пыталась писать, просиживая ежедневно по несколько часов за письменным столом в нашем гостиничном номере. Но каждый раз, написав на листе предложение, я перечитывала его снова и снова, и коварный голос в моей голове спрашивал, действительно ли это мои слова. Я устала, стала раздражительной и еще более критичной по отношению к людям в гостинице, даже к Куперам, хотя раньше они мне очень нравились.

— Я не выдержу с ними еще один ужин, — поделилась я с Эрнестом. — Они забальзамированы.

— Ты несправедлива.

— Я более чем справедлива. Ты знаешь, что Голливуд убивает Скотта.

Все слышали сплетни о нем, и все понимали, что так не может дальше продолжаться, он не должен зарывать свой талант, угождая продюсерам. Скотт больше не был писателем. Его невозможно было узнать.

Лицо Эрнеста стало неподвижным. Он не хотел спорить со мной.

— Осталось всего несколько недель.