Любовь, или Пускай смеются дети (сборник)
Шрифт:
Словом, она поработала со вкусом и надеялась на соответствующую реакцию благодарной публики.
Однако ее новелла произвела на окружающих совершенно противоположное впечатление. Они окаменели, застыли. У них забегали глаза.
— И ты… ты отказала ему в гостеприимстве? — сглотнув, пробормотал Сашка.
Затем, без всякого перехода, он обозвал известную писательницу N. балдой, рохлей и треской в томате.
— Он продал бы! — кричал Сашка, бегая по террасе и рискуя сбить псевдоантичную амфору с цветами. — За тысчонку зеленых продал бы, как миленький!
— Да нам-то на что?! — отбивалась
— Как на что?! — вопил Рабинович. — Как — на что!!! Рая, ангел мой, объясни этой… этой…
— Ма-ась… — пропела Ангел-Рая. — Да под эту хреновину мы бы выбили колоссальные субсидии. Мы бы развернули та-акое!..
— Здесь ежегодно можно было бы проводить международный карнавал! — вставил Сашка.
— Карнавал?! — ужаснулась писательница N. — При чем тут карнавал!
— Ну оперы под открытым небом! Соревнования! Дни культуры и искусств! Да мало ли что! Такую ценную штуковину упустила… Балда! И, главное, под это все бы дали. И «Наружный», и пидорасы, и этот скупердяй — Пахан Римский…
Рабинович страшно возбудился, бегал по террасе и бормотал, как безумный:
— А что… соорудить небольшой переносной мавзолейчик… Мавзолеюшко такой, симпампунчик… В конце концов, сердце Шопена похоронено в Польше, это общеизвестно… Пролетарии всех стран в гости будут к нам.
— Провернуть эту аферу под эгидой нашей амуты. Объявить номер банковского счета… И потекут, потекут пожертвования рекой… — мечтательным голосом подлила масла в огонь Ангел-Рая.
— Вы все сошли с ума! — холодно сказала писательница N.
— Кстати, о — сошли с ума, — мягко вставил Доктор. — Старого ученого можно было бы приобрести вместе с его ридикюлем. Он был бы у нас первым почетным обитателем клиники — дома для престарелых, который мы бы выстроили для себя.
— Что за бред! — воскликнула писательница N. — Кому он нужен, этот дом престарелых!
— Тебе, дорогая, — приветливо проговорил Доктор, — извини. Тебе в первую очередь, так как усиленная умственная деятельность (верь мне, я доктор) чаще всего — уж прости меня, моя радость, — доводит человека до младенческих слюней. И вот тогда, когда собственные дети давно забудут о том, что эта сопливая старушенция и есть их мама, в прошлом — известная писательница N., тебе очень понадобится наша сиделочка. И всем нам понадобится. Друзья мои! — Доктор поднялся и пружинистой походкой, как по авансцениуму, прошелся вдоль бортика террасы. Обращался он при этом в сторону Иерусалима, откуда плыли гулкие удары колокола с колокольни госпиталя Августы-Виктории. — Друзья и соратники! Я призываю вас все наши силы устремить на обеспечение собственной счастливой старости. Каждому — по комнате в доме-клинике для слабоумных престарелых. Я согласен: пусть в холле нашего общего дома под стеклянным колпаком хранится гениальный мозг вождя мирового пролетариата.
Писательница N. встала, собираясь покинуть террасу.
— На вас тошно смотреть, — сказала она, — вы — монстры.
— А ты?! — вскинулся Рабинович.
— Посмотрите-ка на нее. Зиц-председатель земного шара в изгнании! Королева-мать отвечает на вопросы читателей: почем вы платите ипотечную ссуду.
— Заткнись, — посоветовала ему его тихая и язвительная жена Роксана. Она способна
— Ну, отчего же… — вежливо возразила ей писательница N. — Пусть поупражняется.
— Ребятки, ребятки!.. — всполошилась Ангел-Рая. — Еще чего не хватало — ссориться!
— Да я дело говорю! — взвился Сашка. — Если б она не тряслась так над своим крахмальным именем, мы могли бы извлечь из него немалую пользу.
— Какую же, к примеру? — желчно поинтересовалась писательница N.
— Да россыпи, россыпи идей! Ну вот тебе, недалеко ходить, вприкидку: здесь собрались огромные стада ветеранов, могучее племя вымирающих динозавров спустилось на водопой. У каждого амбиции, каждый пятый брал Берлин, каждый пятидесятый — кавалер всех орденов, каждый трехсотый — Герой Советского Союза.
— Ну и что?
— А то, что все они евреи, каждый — пуп земли, у каждого внуки и правнуки. Короче: все они пишут воспоминания.
— Ну уж и все… — усомнилась писательница N. И тут на нее набросились дружно Доктор, Ангел-Рая, сам Рабинович. Получалось, что в соплеменниках писательница N. не разбирается ни черта. Получалось, что воспоминания действительно пишут все пожилые евреи, а иначе — откуда бы взялся ТАНАХ?
— Но при чем тут я? — уже не так уверенно поинтересовалась писательница N.
— Очень просто… — тихо, презрительно проговорил Рабинович. — Дается объявление во все газеты:
«Наговариваете на пленку — получаете готовую книгу. Недорого, качественно. Лучший подарок вашим внукам и правнукам».
— «Известная писательница N. дополнит ваши воспоминания своими», — подхватил Доктор. — И фирма гребет чудовищные гонорары…
— Фирму регистрируем в статусе амуты, — подсказала Ангел-Рая, — под эгидой Русской Библиотеки. Кстати, это можно развернуть в международный проект: старые евреи расселены сегодня по всему миру.
— И все дадут, — подхватил Рабинович. — «Наружный» не откажет, мы вдове-то первую книгу и сварганим. А пидорасы точно дадут — уж им-то есть что вспомнить. Драть с пидорасов втридорога!
— И Папа Римский захочет влезть, — сказала писательница N. насмешливо. — Скупердяй этот…
— Смейся, смейся… — проговорил Рабинович, наливая себе в стакан вино из бутылки. — Все равно надо думать, и серьезно думать — как из тебя извлечь пользу. Рая, ангел мой! Давай сделаем ее главным редактором газеты? Будет свой человек. Печать — мощное оружие пролетариата. А? Правда: вот тебе и рупор, вещай что хошь. Например, сколачивай Русскую партию.
— У нас есть «Регион»… — задумчиво проговорила Ангел-Рая.
— Извини — «Регион» принадлежит израильскому концерну. Ребята Молтобойцева, конечно, не из пугливых, и все-таки это не свое. Давай перекупим какую-нибудь газетку. Вот, «Новости страны», например. Там уже тридцать лет главный редактор — старый маразматик Штыкерголд, партийный человек. Старость надо уважать, старичок заслужил отдых. Скупаем газету. Отправляем его на пенсию.
— Вот балаболка! — усмехнулась писательница N.