Любовь к родителям
Шрифт:
Постепенно мама приобретала имя – по радио ее рассказы читал Николай Литвинов, ее печатали «Известия», "Советская женщина", «Крестьянка», "Работница" – самые лучшие издания того времени. Интересно, что жена моя запомнила, как школьницей слышала по радио любимый мамин рассказ "Остров Слоновой черепахи" в исполнении Литвинова: " Где-нибудь, на каком-нибудь там Занзибаре или Мысе Доброй Надежды…" Печаталась мама под псевдонимом, после первых публикаций в «Известиях» ее попросили выбрать себе псевдоним.
Естественно, что мама ушла из детского сада и стала корреспондентом на договоре журнала «Крестьянка». Это означало, что зарплату
Конечно, обладая ярким пером и многочисленными талантами, мама не смела возомнить, что она на что-то способна без папани.
– Садись и записывай! – возглашал отец, указывая дланью на обеденный стол в большой комнате, в точности как Юрий Долгорукий указывает на Москву, которую, говорят, не он основал.
Папа объяснял маме, что в областном городе главный – обком, а в районном – райком, но если город областного подчинения, то райком городом не занимается, тогда главный в городе – горком, а так как мама едет в деревню, то ей все равно нужно в райком. Обращаться следует к третьему секретарю, так как он "по идеологии", но в отдельных случаях нужно идти к первому и так далее. Мама записывала и восклицала:
– Как я тебе благодарна, как ты мне помогаешь.
Отец от этого еще больше надувался и обзывал маму тупицей, если она что-то не сразу понимала или не успевала записать.
Бывало, что я, попросив разрешения, сидел рядом и немел от восхищения – как значительны и умны были мои родители.
На самом деле отцовские указания были среднего качества, но расплачивалась за его ошибки мама. Так, однажды маме нужно было зимой ехать в глухую деревню в одной из поволжских областей. Выбрали они с отцом по карте ближайшую станцию, потом ближайший городок, в который со станции, наверняка, ходит автобус, а от городка до деревни было километров пятьдесят, так что, скорей всего, можно было добраться. На практике оказалось, что этот городок и искомая деревня принадлежат разным областям, и регулярного сообщения между ними нет. Маме не хотелось возвращаться и заезжать в деревню с другой стороны, из нужной области. Поэтому она нашла попутчиков – двух мужиков на тракторе с привязанными тросом санями, на которых была установлена будка. Договорилась за две бутылки – одну сразу, одну по приезде на место. Мороз был двадцать градусов, трактор тащился медленно, каждые полчаса останавливался, и мужики шли вдоль троса к саням и требовали вторую бутылку, на что мама отвечала: "Не дам!" – и трактор тащился до следующей остановки. Мама добралась, собрала материал и потом весело рассказывала про это приключение. Ей даже в голову не пришло укорить чем-нибудь всезнающего отца.
Глава 7. РОДНЯ
Мы с братом знали, что у нас есть бабушка и дедушка, мамины родители, тетя Зина, мамина сестра, еще дядя, папин брат. Этими сведениями и ограничивалось для нас с братом понятие «родня». На всех родственников мои родители были обижены, отношений не поддерживали, и мы выросли с сознанием, что родственники у нас чисто номинальные. Помню, как-то с друзьями мы приехали в Питер, и я повел всю команду к тете Зине. Она нас радушно встретила, накормила, и мы ушли. Красота Зины, ее мужа и их детей произвели яркое впечатление на всех, и
– Да… Красивые у тебя сродственники!
Я был поражен его оценкой: как можно хвалить плохую Зину, ее плохого мужа и их плохих детей. Поэтому я, как человек знающий от своих мамы и папы всю правду, ответил Яку:
– Они очень виноваты перед моими родителями…
Сейчас мне стыдно об этом вспоминать.
Когда к нам приезжала бабушка, отец всегда бывал недоволен, особенно если бабушка недомогала и требовала вследствие этого повышенного внимания. Как-то в такую минуту отец зажал меня в углу и начал странный разговор.
– Бабушка – очень здоровый человек. Ты понял?
– Понял, – отвечал я.
– Что ты понял? Повтори.
– Что бабушка – здоровый человек, – повторил я.
– Нет, не так, – еще больше разозлился отец. – Бабушка – очень здоровый человек. Повтори!
– Бабушка – очень здоровый человек, – сказал я, но не слишком уверенно: все-таки бабушка болела.
– Да, очень здоровый. А по-настоящему больной в этой семье только я, – завершил внушение отец.
Дед умер, когда мне было лет шестнадцать. Бабушка пережила его на полтора десятка лет и умерла в богадельне.
Прошли годы, и родителей потянуло к оставшейся в живых родне, к сестре матери, к брату отца. Их старые обиды забылись или затушевались. Зато мы, их потомки, двоюродные братья и сестры, навсегда остались чужими людьми.
ГЛАВА 8. ОКОНЧАНИЕ ШКОЛЫ
То, что мне в жизни придется труднее, чем моим друзьям, я знал всегда. Об этом часто напоминали в школе и ребята, и учителя. В пятом или шестом классе при заполнении какой-то анкеты Валерка Шляпин, сидевший со мной за одной партой, вдруг поднялся во весь рост и громко сказал:
– А вот сейчас посчитаем, сколько у нас в классе евреев! – и стал считать по черным головам. Но антисемит он был начинающий, поэтому посчитал многих русских и татарских брюнетов и брюнеток, а меня не посчитал.
– Я тоже еврей, – сознался я исследователю.
– У тебя же волосы не черные, – по-свойски поправил меня Шляпин.
Тогда я показал ему анкету. Это его ошеломило.
– Вот это да! – промямлил Шляпин и сел. Видимо, задумался о будущем – ведь и алгебру, и геометрию он списывал у меня.
Меня бил школьный хулиган дылда Калмыков, солидно приговаривая:
– Мне один человек советовал евреев убивать.
Анатолий Николаевич Шарапов, наш классный руководитель и учитель литературы, задавал на дом пропущенную в хрестоматии четвертую главу "Тараса Бульбы" Гоголя, посвященную еврейскому погрому, а потом вызывал меня пересказывать перед всем классом.
Таких эпизодов в памяти много, они портили жизнь, но основной фон создавали не они. У меня были прекрасные школьные друзья, они и до сих пор мои друзья. Жизнь была многообразна: лыжи, коньки, плаванье, радиолюбительство, оловянные солдатики, умные семинары для школьников – при Физтехе, при МГУ. Я гонял на велотреке, правда, без особых успехов, но совсем не по вине пятого пункта. Мы с моим другом Лешей Яковлевым были лучшими учениками нашей школы-восьмилетки. Выводить в отличники из трех восьмых классов было больше некого, и Анатолий Николаевич клацал зубами, как промахнувшийся волк, но сделать ничего не мог – так решил педсовет. Яка он тоже ненавидел, не помню за что.