Любовь к роковым мужчинам
Шрифт:
– Ты голова, Андрюха! – похвалила его Манька и отыскала в здорово похудевшей сумке Майи изящный винно-красный аппаратик, прищелкнула языком и добавила: – Хорош! Загоним Таньке, из овощного. Ей понравится.
Потом бомжиха передала телефон Сифону, тот посетовал, что рано связал Майе руки, не без труда развязал и приказал:
– Набирай, коза, своего мужика.
– И что я ему скажу? – испуганно спросила Майя, разминая уже слегка онемевшие пальцы.
– Скажешь, что тебя выпустим теперь только в том случае, если он принесет сумму вдвое больше той, что мы просили вначале.
– А если он спросит почему?
– А если спросит, передашь телефон мне, поняла?
Майя кивнула и набрала номер Романа. Тот откликнулся почти сразу:
– Майка! Ты где? Куда делась?
– Ты же знаешь, где я, – ответила Майя.
– Ну... я ж думал, что это какой-то нелепый розыгрыш, я ж не мог поверить, что это правда... – Роман говорил и говорил, частил и частил, и Майя понимала, что он боится закончить свою речь, потому что придется слушать жену, а то, что он услышит, понравиться ему не может.
То, что Майя, вместо того чтобы выдвигать новые условия, молчит и слушает, очень не понравилось Сифону. Он вырвал у женщины трубку и проревел во всю мощь своих легких:
– Значит, так, урод! Хорош треп разводить! Не забудь завтра принести в нужное место и в нужное время денег ровно вдвое больше, чем первоначально договаривались.
Майя поняла, что Роман, конечно же, спросил, почему произошли такие изменения в договоре.
– А потому, – ответил Сифон, – что одна рыбка сорвалась с крючка, но твоя Майка здесь, с нами. Ты ж слышал ее голос. Так вот! Если не принесешь денег или пойдешь в эти ваши полиции-милиции, в дополнение к тому, что мы тебе уже обещали, я еще с большим удовольствием прирежу твою бабу! Но перед этим... – Бомж игриво подмигнул сначала Майе, а потом Маньке. – Я уж с ней того... этого... Да! Не без того! – И, не слушая воплей в трубке, он бросил аппаратик Маньке.
Она ловко подхватила его и прокаркала в телефон:
– А я ему помогу, муженек ты мой законный! Всему по твоей воле обучилася! С чем и остаюсь, твоя любимая жена Маруся Климова! – И Манька отключила телефон, чтобы не слышать того, что захочет ей возразить Роман-Никитос.
После этого Сифон опять связал Майе руки и прикрутил веревку все к тому же крюку на стене. Женщина подумала, что пришел ее конец. Ни за что муж не станет ее выручать. Может, Инессу и выручил бы, так где та Инесса... Пообещала в беде не бросить, но разве сможет она, Майя, теперь кому-нибудь поверить?
Тамара хоронила брата одна. Место на кладбище возле могилы родителей было приличным по размеру. Вовремя огородили кусок земли, теперь очень вздорожавшей.
Страшно тяжелый гроб тащили шестеро могильщиков, дико матерились и требовали, чтобы им накинули еще по сотне на брата, а то у них того и гляди пупки развяжутся. Тамара обещала. Что такое какие-то шестьсот рублей, если даже поминки по брату, на которые обычно уходит много денег, она будет устраивать на одну персону, то есть на себя.
Женщина оглядела территорию внутри оградки и подумала, что и на нее вполне хватит места, и даже пожалела, что не она сейчас находится в гробу. От жизни ждать абсолютно нечего. Спасибо Николаю, который, что называется, развел руками ту беду, которая могла на нее свалиться из-за кровавых писем Лодика, но ничего хорошего ее больше все равно не ждет. Замышляя отравить брата, она думала, что его смерть принесет свободу, и начнется абсолютно новая, ни с чем не сравнимая прекрасная жизнь. Теперь же очевидно, что после похорон Лодика одиночество только усилится еще в несколько крат. Да, она избавилась от ухода за неприятным больным человеком, от зрелища его отвратительного жирного тела, от запаха отхожего места в квартире, но взамен не приобрела ничего. Она осталась совершенно одна. Ей теперь не о ком заботиться и даже некого ненавидеть, что хоть как-то занимало мозги. Впрочем, Тамаре теперь казалось, что особенно ненавидеть Лодика было и не за что. Несчастный, никому не нужный, кроме родителей, его не любила ни одна живая душа. Чего его было ненавидеть? Надо было жалеть... Почему люди задумываются о том, что вели себя неправильно с близкими, только когда тех уже нет в живых и ничего не поправить? Хотя... разве могла бы она что-то поправить, если бы Лодик вдруг открыл глаза и сказал: «Что вы делаете, идиоты? Я еще жив!?» Разве
Тамара всхлипнула, вытерла набежавшие слезы и принялась ждать, когда гроб опустят в разверстую могилу. Вспомнился Николай. Он хотел быть на похоронах, но какие-то очень важные дела не позволили ему присутствовать. Тамара не винила его, он и так много для нее сделал. А мог бы не делать. В свое время ничего хорошего от Лодика он не видел. Конечно, Заботин чувствует свою вину перед ней, Тамарой, но она давно его простила и ничего больше от него не ждет. Он – случайно вынырнувший в настоящее персонаж из далекого прошлого. Если Заботин снова исчезнет из ее жизни, она ничуть не огорчится. Кажется, она вообще разучилась огорчаться и отчаиваться, огорчившись из последних сил после ухода Ильи. Все. Все кончено. Дальнейшая жизнь потечет к такой же могиле, как у Лодика, тоскливо и однообразно.
Тамара по обычаю бросила горсть земли на гроб брата, подождала, пока могильщики сделают над ним аккуратный холмик, расплатилась с ними, потом воткнула в холм заранее приготовленный временный деревянный крест, положила маленький поминальный веночек и букет красных гвоздик. Тут же некстати вспомнилось, что такой же букет подарил ей на первом свидании Садовский. Она горько улыбнулась, разложила цветы более живописно, вышла из оградки и увидела того, кого только что вспоминала. Илья стоял возле соседней могилы и потерянно глядел на нее. Тамара охнула, ноги у нее подкосились, и она, падая, в тесноте старого кладбища непременно наткнулась бы грудью на пику чужой ограды, если бы ее не подхватил Илья.
Очнулась Тамара в машине «Скорой помощи». Возле нее сидели женщина в голубом врачебном костюме и Илья Петрович Садовский.
– Все будет хорошо, милая, – как из-под воды услышала она голос любимого человека и снова закрыла глаза. Может быть, и правда теперь все будет хорошо? Пожалуй, есть смысл в это поверить.
После звонка Майи Роман Сергеевич крепко задумался. Миллион вместо пятисот тысяч, конечно, найти тоже можно, но какого черта он должен платить такую сумму какой-то Маруське? Да и Маруська ли эта баба, или только прикидывается? Голос то ли пропит, то ли прокурен, то ли то и другое вместе. Маруська никогда не курила и не пила ничего крепче кваса. Впрочем, столько лет прошло... Могла и научиться... А что значит – одна рыбка сорвалась с крючка? Объяснить не захотели. Сначала эти сволочи утверждали, что у них две его женщины: жена и любовница. Если Майка осталась, понятно, что сорвалась Инка. И как же она сорвалась? Сбежала, что ли? А что? С нее станется! Она решительная, энергичная! Она все может! Не то что мягкотелая Майка. Да... Мягкотелая... Тело у нее и впрямь мягкое, сдобное... И при этом она не выглядит толстой. Конечно, Инка в плане тела до нее никак не дотягивает, зато страстная. Такое в постели вытворяет, что Майке никогда даже в голову не пришло бы. Да, эти две бабенции здорово дополняли друг друга. Плохо, если они в заточении вдруг узнали о своем соперничестве и решили как-нибудь объединиться против него. С другой стороны, чего бы им объединяться? Обе любят его, а значит, должны не подружиться, а наоборот, перегрызть друг другу горло. Да. Наверняка так и случилось, и потому Инка сбежала одна, Майку с собой не взяла. Что ж, понять ее можно. Только отдавать целый миллион – ой как не хочется.
Роману приходило в голову переговорить о сей странной напасти с начальником службы безопасности фирмы «Абсолют» Федотовым, который до этого служил в полиции, но делать это он все же поостерегся. Неизвестно, что за люди стоят за той бабой, которая называет себя Марусей. Слишком длинен за ним хвост всяческих махинаций во всех сферах, где приходилось трудиться. Он же в своем «Абсолюте» провернул несколько афер, из которых извлек неплохую для себя прибыль. На последней чуть не спалился, еще все и не расхлебал. А Федотов – мужик ушлый. Начнет копать – до такого может докопаться, что и ноги не унесешь.