Любовь к трем ананасам
Шрифт:
Размешав порошок в воде, Валентин Петрович протянул стакан соседу:
– Выпейте, вам сразу станет легче!
– Дерьмо какое-то! – опасливо проговорил сосед. – Слышь, мужик, а я не отравлюсь?
– Нет! – успокоил его профессор. – Я сколько раз его принимал – и хоть бы что!
– Ты так считаешь? – Слон оглядел Валентина Петровича с ног до головы и оттолкнул стакан. – Нет уж, лучше не надо!
– Ну, как знаете! – с сожалением проговорил Валентин Петрович. – Я хотел как лучше…
Вдруг лицо соседа перекосила гримаса боли. Он схватился за голову и застонал.
– Ладно! – произнес он через секунду. – Давай твою отраву! Если и помру, хуже все равно не будет!
Валентин Петрович поднес стакан с африканским снадобьем к губам страдальца. Тот опасливо втянул губами подозрительную жидкость… и вдруг на его лице появилось недоверчивое выражение.
– И правда легче, – проговорил он через минуту. – Ну-ка давай остатки…
Он в два глотка допил содержимое стакана и вытянулся на кровати. Лицо его порозовело, с него исчезло выражение непереносимого страдания. В первый момент на нем все еще проступало некоторое недоверие, а затем оно осветилось улыбкой. Улыбка была трудным, непривычным делом для этого заскорузлого лица, и оно, это лицо, чуть не треснуло. Это было похоже на то, как если бы вдруг улыбнулся трехсотлетний дуб.
– Слышь, мужик! – произнес Слон неуверенным счастливым голосом. – И правда легче стало! Тебя как зовут-то?
– Валентином, – смущенно ответил профессор.
– Ну, Валек, спасибо тебе! – Лицо Слона просто светилось от счастья. – Ты, это… имей в виду, если что – ко мне обращайся! Я тебе, это… все, что угодно. И если тебя кто обидит – ты мне только намекни. Я, это… порву гада!
– Я очень рад, что вам помогло, – опасливо проговорил Валентин Петрович, пятясь к двери.
Впрочем, его сосед уже заснул. Его грозное лицо разгладилось, на нем играла сонная блаженная улыбка. Должно быть, ему снилось что-то чрезвычайно приятное.
Самый мрачный, самый тяжелый час ночи – это час с трех до четырех. В этот час умирает больше всего людей, в этот час совершается больше всего преступлений. В этот час людям снятся самые страшные, самые гнетущие сны. К этому часу особенно тяжело приходится тем, кто по роду службы вынужден бодрствовать, – дежурным, сторожам, охранникам, врачам «Скорой помощи».
И охраннику, дежурившему этой ночью в холле мини-госпиталя, тоже приходилось нелегко. Он пил чашку за чашкой растворимый кофе, но все равно клевал носом.
В помещении госпиталя царила глухая, гнетущая тишина.
Откуда-то издалека, из южного крыла больницы, где располагался приемный покой, изредка доносились едва слышные звуки, но здесь, в привилегированной части больницы, все, кроме охранника, спали. Даже дежурный врач задремал на кушетке в ординаторской.
Откуда-то с улицы послышался звук подъехавшей машины – должно быть, «скорая» привезла очередного страдальца.
Хлопнула дверь, и снова все затихло.
Вдруг где-то совсем близко раздался негромкий скрип – словно кто-то осторожно пытался открыть дверь.
Охранник протер глаза, встряхнулся и встал.
Не то чтобы он всерьез забеспокоился – нет, просто он решил немного подвигаться, чтобы разогнать непреодолимую сонливость.
Подойдя к двери, отделяющей мини-госпиталь, этот маленький оазис будущего, от огромного сонного царства больницы, он уставился на дверную ручку.
Ручка медленно поворачивалась.
Это напоминало кадр из фильма ужасов или триллера, которые охранник очень любил смотреть в свободное время.
Но триллер – это триллер, а жизнь – это жизнь, и одно с другим никогда не пересекается. Поэтому охранник по-прежнему нисколько не взволновался. Он вполне обоснованно предположил, что кто-то из санитаров или молодых ординаторов направляется в гости к молоденькой сестричке Вике, которая дежурила этой ночью.
Охранник решил напугать донжуана и встал рядом с дверью, придав своему лицу угрожающее выражение.
Замок тихонько щелкнул, и дверь начала медленно открываться.
Однако вместо мужского лица в проеме показалось свеженькое личико симпатичной блондинки, а затем и вся она – небольшого роста, в коротком кокетливом халатике.
«Ясно! – с завистью подумал охранник. – Это к дежурному врачу, Виталию Сергеичу, подружка пробирается! Во мужик дает! А с виду такой тихоня!»
Сестричка увидела охранника и удивленно заморгала глазами. Потом она прижала к губам пальчик: мол, не поднимай шума – и расстегнула верхнюю пуговку халатика. Охранник расплылся в улыбке и засмотрелся на открывшуюся ему картину.
Однако долго любоваться этим зрелищем ему не пришлось: странная девица резко выдохнула, выбросила вперед руку и нанесла засмотревшемуся парню резкий удар чуть ниже уха.
Охранник удивленно охнул, закатил глаза и медленно сполз по свежеокрашенной стене.
Блондинка для верности пнула его носком туфельки, широко распахнула дверь и сделала рукой приглашающий знак.
В холл мини-госпиталя проскользнули трое мужчин в облегающих черных комбинезонах и черных же трикотажных масках с прорезями для глаз.
Блондинка в кокетливом халатике явно была у них старшей. Не говоря ни слова, она сверилась с планом и показала рукой на дверь, за которой мирно спали профессор Кряквин и его новообретенный друг под выразительным именем Слон.
Трое в черном действовали слаженно, как участники хорошо отрепетированного балета. Один из них распахнул дверь палаты и замер рядом с ней на страже, двое других влетели внутрь. Сначала они проскользнули в левую комнату. В руке одного из бойцов вспыхнул маленький фонарик, осветил табличку, прикрепленную в ногах кровати.
На табличке было написано: «Валентин Петрович Кряквин. Пневмония»
Фонарик погас, и напарники бесшумно перебазировались в соседнюю комнату. Снова вспыхнул фонарик. На этот раз на табличке было аккуратно напечатано: «Хоботов Станислав Николаевич. Ишемическая болезнь».
– Слон! – удовлетворенно прошептал один из злоумышленников.
Второй прижал палец к губам.
Люди в черном подошли вплотную к кровати. Один из них молниеносным движением заклеил рот спящего широкой клейкой лентой и тут же обхватил его поперек туловища, второй крепко схватил задрыгавшие ноги.