Любовь кардинала
Шрифт:
– Не надо обращать внимание на его слова, – мягко сказала Анна, – если вы им не верите. Пусть говорит обо мне все, что хочет. Но он – король, дитя мое. Слишком сердить его – дело опасное и может закончиться для вас неприятностями. Хотя бы ради меня будьте добрей к нему и, по возможности, сохраните мир.
Мадемуазель де Хотфор неожиданно упала перед Анной на колени и поцеловала ее руку.
– Мадам, вы просто ангел доброты! Бог да благословит вас!
– Он благословил меня, – ответила королева. – И не однажды.
Тут она заметила, что мадам де Сенлис не отрывает от нее глаз. Фрейлина, видимо, настолько была сбита с толку разыгравшейся сценой, что все еще стояла с открытым ртом. Сегодня она опять
– Продолжайте, де Мортемар. Пожалуйста, доиграйте мелодию. Нам очень нравится ваша музыка.
Анна села и слушала инструмент с закрытыми глазами. Сегодня он опять придет. Анна коснулась кольца и стала вертеть его на пальце. При мысли о том, как откроется дверь, и она ощутит первые нежные прикосновения, все ее тело охватило чувство безвольной покорности. Они никогда не разговаривали. Молча он овладевал ею, и молча она ему отдавалась. После долгого замужества Анна в первый раз познала радости физического влечения.
Еще до того, как они стали любовниками, он говорил, что любит ее, но ни разу не спросил, не полюбила ли и она. Впрочем, Анна и не смогла бы ответить. Но теперь она могла спокойно наблюдать за патетическим обожанием Людовиком ее фрейлины Мари де Хотфор и даже жалела мужа, потому что поняла, каким может быть мужчина и что он может дать женщине.
– Благодаря ей вы стали счастливым человеком, Арман. Но от этого ваш грех возрос еще больше, – сказал отец Жозеф. – А теперь и она согрешила. Неужели вы не страшитесь Ада?
– Ад подождет до завтра, святой отец, – ответил Ришелье, – а сегодня я предвкушаю радости Неба. И пока этого достаточно. Разве такой грех – любить? Неужели в глубине сердца вы никогда не чувствовали искушения?
– Мое сердце всегда принадлежало Богу, – тихо сказал монах. – Тогда как ваши сердце и душа отданы мирским делам. Но вернемся к королеве. Любит ли она вас, мой друг? Кроме того удовольствия, что вы ей доставляете, чувствует она что-нибудь?
Кардинал на мгновение заколебался. Это был не тот вопрос, на который ему хотелось бы ответить.
– Я не просил ее любви, – сказал он. Нельзя делать любовь частью такой сделки, как наша. Я получил то, о чем просил, и довольствуюсь этим. Моя любовь к ней – это кое-что другое. А я люблю королеву, святой отец. У меня не так уж много слабостей, – добавил он и улыбнулся. – Так что эту одну вы должны мне позволить.
– А если будет ребенок? – спросил монах. – Что тогда вы станете делать? Каково придется вам обоим в этом случае?
– Ребенок должен быть, – ответил Ришелье, – и обязательно мальчик. Столько лет я был фактическим королем Франции во всем, кроме имени. Только справедливо, если мне унаследует мой сын. Вы шокированы, отец? Простите. Уже поздно, и мне надо идти. Помолитесь за спасение моей души, так как сам я еще не готов к раскаянию.
Отец Жозеф поклонился и ушел. Он шел с осторожностью человека, постоянно ощущающего боль. Ему еще не доводилось видеть Ришелье в таком состоянии. Последние несколько месяцев министр ни разу от души не рассмеялся. А теперь,
Гастон, как обычно, дулся по углам, но его уже никто не принимал всерьез. Умиротворенный по приезде огромной суммой денег, он растранжирил их на женщин и карты. А чтобы пресечь его хилые вспышки возмущения, достаточно было предложить ему вернуться в Брюссель к матери. Ришелье одержал верх над всеми. Но самой странной победой, в которой он признался, – нет, скорее, о которой просто рассказал отцу Жозефу, – была его связь с Анной Австрийской. Он не раскаивался, не стремился получить отпущение грехов, и отец Жозеф слишком много знал о причудах человеческой натуры, чтобы чему-либо удивляться. Он принял как должное рассказ о столь экстраординарной любовной интриге, ночах, которые любовники проводили вместе, сплетаясь телами в незаконной страсти и не обмениваясь друг с другом ни единым словом. По его мнению, их связь оставалась прочной, пока влечение было чисто физическим. Женщине это позволяло сохранить свое достоинство и предаваться заблуждению, будто она не несет никакой ответственности. Мужчина же наслаждался своим триумфом именно так, как и задумывал. Любовь… Монах медленно шел по длинному коридору дворца кардинала. Эта связь – можно ли назвать ее любовью? Что она в действительности означала для королевы, чье сердце оставалось холодным, как лед, в то время когда ее тело сжигало чувство? Любовь к королеве немало значила и для кардинала. И не последним, в частности, была профанация священных клятв. Ришелье смеялся, называя любовь своей единственной слабостью. Но теперь возникла и вторая, более опасная, чем всякие нежные чувства. Гордыня побуждала его посадить на трон Франции своего незаконнорожденного сына.
В 11 часов в последний день ноября 1637 года Анна приказала всем фрейлинам покинуть ее спальню, отказалась от услуг мадам де Сенлис и задернула занавески. Ей хочется помолиться, – сказала Анна, – и она запрещает беспокоить ее в течение ночи. Оставшись одна, она и в самом деле упала на колени перед маленькой иконой Мадонны с младенцем, которую привезла с собой из Испании. Но слова молитвы не шли с языка. В ее положении было невозможно смотреть в безмятежное, чистое лицо Божьей Матери и просить о помощи. В отчаянии Анна поднялась с колен и стала расхаживать по спальне. Кольцо с рубином мерцало на пальце: он должен был прийти, невидимый любовник, чье лицо она видела только раз в ночь своего падения. Каждый день они встречались в обществе, пряча свои отношения под личиной строгого этикета. Все эти месяцы они не обменялись ни единым интимным словом, но теперь придется встретиться с ним лицом к лицу: настало время перестать прятаться друг от друга в темноте. В полночь дверь в стене, покрытой гобеленом, приоткрылась, и Анна повернулась, чтобы встретить гостя.
Кардинал вошел в освещенную комнату и заколебался, держа руку на дверном косяке. На нем была длинная мантия из темно-зеленого шелка, голова непокрыта. Он увидел королеву в ночном одеянии с морем кружев у шеи и рукавов. Ее рыжие волосы лежали волной за спиной, глаза были заплаканы.
Ришелье подошел к Анне и ласково взял ее за руку.
– Как вы прекрасны, Мадам, – сказал он. – Этого-то наслаждения мне и недоставало. Вы всегда должны встречать меня таким образом. – Он повернул ее руку и поцеловал в ладонь.