Любовь… любовь?
Шрифт:
— Я был в море, — пробормотал он. — Что же я мог сделать?
— Но ведь ты приехал, — сказала она, — сразу приехал, как только смог.
— Ну да, как только смог.
Он не сказал ей, что, сойдя с корабля, он еще целую неделю раздумывал — стоит ли ему ехать сюда. Впрочем, ему почему-то казалось, что она догадывается об этом. Но так или иначе, он ведь все равно опоздал бы. Он достал сигарету, которую не решался закурить раньше, и они в молчании дошли до ворот.
— Ты пока ступай один… — начала было она, когда они вышли на улицу, но он взял ее за руку, не дав ей договорить.
— Давай посидим здесь минутку, — сказал он, — давай потолкуем еще немножко.
Она послушно направилась следом за ним к скамейке и села рядом; откинувшись на спинку скамейки, он вытянул ноги и закурил сигарету; она сидела выпрямившись, поставив на колени корзину, опираясь на нее.
Несколько минут прошли в молчании; казалось, им нечего было больше сказать друг другу. Моряк поежился и поднял воротник своего плаща.
— Тебе холодно?
— Да как-то прохладно здесь наверху.
— А мне показалось, что сегодня совсем тепло, — сказала она. — Такой погожий весенний денек.
— Весенний! — насмешливо хмыкнул он. — Вот она — английская погодка! Всякий раз, как возвращусь из плавания, так продрогну здесь до костей.
— Должно быть, ты просто очень уж привык к этим жарким странам.
— Я люблю солнце, люблю тепло, — сказал он. — По мне, так никогда не может быть слишком жарко. Другие плохо переносят жару в Южной Америке, а по мне, так ничего не может быть лучше. Верно, я все же осяду где-нибудь там, а пока я — перекати-поле.
Она опять помолчала, потом спросила:
— Ты, видно, никогда не думал о том, чтобы вернуться на родину?
— Куда на родину — сюда? — сказал он. — А что я тут буду делать?
— То же, что и в любом другом месте.
— А мне пока и так хорошо: гоняю себе по белу свету, вижу много всякого разного. Я же матрос. Ничем не связан, никаких забот. Куда захочу, туда и зафрахтуюсь.
— Ну, а потом?
— Что потом? — спросил он.
— Когда ты побываешь всюду и все поглядишь. Что потом?
— Ну, а потом, как я сказал: осяду где-нибудь в Южной Америке, а то так подамся и еще куда-нибудь подале.
— А по-моему, везде и всюду одно и то же, Артур, — сказала она. — Повсюду такие же люди и так же занимаются каждый своим делом, как и здесь.
Он швырнул окурок в траву за дорожкой.
— Здешней жизнью я был сыт по горло уже давным-давно.
— Вот ты и уехал.
— Ну да, вот я и уехал. И как раз вовремя.
Она хотела еще что-то сказать, но промолчала и повернула голову, прислушиваясь.
— Полдвенадцатого пробило, — сказала она. — Мне надо идти. Сейчас будет перерыв на обед, а я еще должна купить кое-что.
Они встали и пошли дальше по улице. Потом она сказала:
— А тебе совсем не обязательно таскаться со мной по магазинам, если нет охоты. Ступай домой и подожди меня. Люси сейчас нет дома, но я дам тебе свой ключ.
Однако он покачал головой:
— Нет, Энни, мой визит окончен. Я повидал все, что мне хотелось повидать. А насчет всего прочего, так я уже опоздал.
— Но ведь ты только-только приехал… Не можешь же ты уехать так сразу. Люси будет очень рада познакомиться с тобой.
— Да на кой это ляд? — сказал он. — Она меня не знает, для чего это я вдруг свалюсь к ней как снег на голову.
— Ну, а Генри и Сисси?
— Ах да, старина Генри и наша милейшая Сисси! — Как, кстати, они поживают?
— Ничего, неплохо. Генри открыл паяльную мастерскую, а муж Сисси служит теперь управляющим в кооперативном бакалейном магазине. Генри подумывает выставить в этом году свою кандидатуру в муниципальный совет.
— Все, значит, при деле; все славно, прочно пристроились кто куда. Как и положено почтенным, трудолюбивым, добропорядочным гражданам. Нет, Энни, я им ни к чему, и они мне ни к чему. И также ни к чему им знать, что я тут был, и тебе незачем им об этом докладывать.
— Но, Артур…
— Нет, — сказал он. — Это я серьезно. Пообещай мне не говорить им, что ты меня видела. Пусть себе думают обо мне так, как думали всегда. Не хочу, чтобы они сызнова принялись перемывать мне все косточки.
— Ах, Артур, — сказала она, — но послушай…
— Обещай! — повторил он и внезапно улыбнулся.
Она поглядела на него с недоумением, и он сказал: — Мне вдруг вспомнилось кое-что из тех, давно прошедших лёт. Помнишь, как отец, чуть смеркнется, загонял нас в постель, а я вылезу, бывало, в окно и по крыше угольного сарая скачусь вниз и драл на свидание к этой девчушке, что жила по дороге на Ньюленд?
— Помню. А пуще всего помню, как ты проделал это в последний раз ночью в декабре, когда вдруг выпал снег.
— Ну да, я тогда поскользнулся и слетел с крыши прямо во двор, и отец услыхал шум, на мою беду. Ты, Энни, старалась выгородить меня, но Генри протрепался отцу. — Он, задумавшись, поглядел куда-то поверх ее плеча. — Отец избил меня тогда в кровь, а я избил Генри. В ту ночь я и порешил, что убегу из дому. Но никому не сказал ни слова, признался только тебе одной. Ты меня тогда не предала и не предашь и теперь, верно, Энни?
Она поглядела на него долгим, пристальным взглядом.
— Я никогда не предам тебя, Артур, — сказала она.