Любовь моя
Шрифт:
— Недавно я долго обалдело смотрела на экран телевизора и не верила ни ушам, ни глазам своим. Диктор… ошпарил меня словами. Дать на ремонт храма одиннадцать миллиардов рублей… — прошептала Аня, опав плечами. — Это и есть… камертон современной жизни? Вот ведь чем всё обернулось…
— Ты не поняла, откуда деньги? Разовый платеж в сто рублей с носа — это немного, — с усмешкой заметила Инна. — Сочти, технарь. На всё взрослое народонаселение подели эту сумму. Теперь поняла, как собираются деньги на лечение больных за границей? Ты лучше выясни, на сколько рубликов ежемесячно нас ЖКХ «надирает».
Жанна, ты слышала, церковь требует отдать ей чуть ли не половину всех пахотных земель страны! Факт, не заслуживающий внимания? Развенчала? Она должна ради России стараться, а не брюхо свое и счета в банках набивать. Корысть у нее на первом месте. Уверилась, что эпоха безвременья для нее закончилась. За себя церковь всегда боролась, за свое богатство, а не за благосостояние народа, — В голосе Инны слышалась горечь тревоги и обиды. — То олигархи, теперь эти…
— Кукиш ей! — жестко выразила свое неодобрение Аня.
— Большую розовую дулю, — фыркнула Инна. — Она еще требует освободить когда-то принадлежавшие ей здания, и выигрывает дела в судах! Господи! Защити нас от церкви!
Лена немало удивила подруг, спокойно обронив:
— На ушах стоим? Приятная, непринужденная беседа.
И всем своим видом показала, что не собирается полемизировать на эту тему.
«Кого она поддерживает и почему? Ну не церковников же? Разве предмет нашего разговора ей не интересен и тема не злободневна? Так устала, что любым способом пытается прекратить наш спор? Не получается у меня понять и нащупать слабое место в ее броне», — раздосадовано подумала Аня.
Женщины надолго замолчали.
Но Аня, нарушила тишину, упрямо и гордо заявив:
— Всякая нормальная женщина, для которой семья и дети — святое, возненавидит этого священника. Для нас он — отрицательный герой. Я не могу ему симпатизировать, поэтому бросила читать книгу и не стала с детьми писать на нее рецензии. Представляю себе мнение моих подопечных старшеклассников, ознакомившихся с этим трактатом! Ведь путь в детдом многих из них начинался с того, что «папа бросил маму, а мама одна не справилась…»
— Отрицательное мнение — тоже полезный результат, особенно если блуждаешь в непредсказуемости, — заметила Инна.
Аня не поняла последней фразы Инны, но наивно предположила:
— Предвидя такую яростную реакцию читателей, автор, наверное, не решился бы выйти с ней в свет?
— Можно подумать, что его волнует мнение читателей, — отреагировала Инна.
*
— …Я вот о чем подумала. Наши церкви какие-то по-домашнему уютные, а величие соборов на Западе давит на человека, превращает его в маленького, ничтожного. А другой стороны — красота!
— Наши тебе не красивые?! Ты если не была в главных храмах страны, так хотя бы по телевизору их рассмотри, — рассердилась на Аню Инна.
— А почему в их церквях прихожане сидя внимают священнику, а у нас во время службы стоят? В этом проявляется нелюбовь и неуважение к людям, особенно к старикам.
— Перед образами у нас положено стоять или преклонять колени как перед Богом — строго объяснила Жанна.
— На данном этапе развития нашей страны христианство в России служит делу мира.
— Ты слышала, что эта книга получила столичную премию? — спросила Инна.
— Рада за него, — ответила Лена.
— А я думала, премии дают за создание образа достойного современного человека, за возвышение его души, — сердито сказала Аня.
— Конфессиональную премию. Там, наверное, другие приоритеты, — заметила Инна. — Видно, заручился поддержкой со стороны церкви и чиновников от литературы и искусства. Значит, хорошо служил. Церковь построил. Хвала ему. Светская власть при Союзе возводила представительные административные здания, а теперь религиозная власть — церкви.
— Не извращай, не передергивай. Народ строил! — вскипела Жанна.
— В струю попал, в моду. Книга претендует на бесконечную народную память? Попробовал бы он выпустить ее в шестидесятые! — рассмеялась Инна.
— После войны религию не поощряли, критиковали, но храмы не уничтожали. Я сама из любопытства в студенческие годы посещала церкви как музеи. Как-то раз даже заутреню с интересом наблюдала, — вспомнила Лена. — Но не впечатлила. Научные семинары мне были интереснее.
— Чудное теперь время! Еще вчера чиновники призывали на линию огня для борьбы с мракобесием, а сегодня они же все со свечками в храме стоят. Церковь дает премии за проповедование, внедрение и распространение разводов и безотцовщины. Тогда о чем мы тут рассуждаем? Подтверждается и утверждается факт растления человека, как положительный, — возмутилась Аня. И добавила грустно:
— Я, конечно не навязываю свое мнение…
— Ну как же, автор осваивает новые «художественные» пространства, — сделала еще один едкий намек Инна. — Мы наблюдаем духовное и религиозное возрождение и возвышение пастыря и его паствы!.. Только не всё дозволенное полезно, и не всё полезное дозволено. На лжи и поддакивании никогда ничего доброго не произрастает.
— Вера — один из инструментов борьбы с разобщенностью, она связующее звено и может сыграть не последнюю роль в укрепления страны, когда надо помочь переломить ситуацию, — заметила Лена. — Я, правда, с церковью во многом не согласна, когда она только оболочка… Мне вера понятней, но опять же…
— Внешние намерения может быть и правильные, но… — прервала Лену Инна и умышленно, будто дразня ее, не закончила свою мысль.
Потом продолжила:
— Церковь и до семнадцатого года подрывала государственные устои России, стремилась дистанцироваться от царской власти, иметь собственное правление без надзора, чтобы побольше нахапать себе богатства. Какая же власть без денег! Правильно, что Петр Первый упразднил патриаршество. Их религиозная воля уже тогда пробуксовывала. Иначе попы не слезли бы с его шеи, не дали развернуть реформы и пробудить Россию. Церковь никогда не была вне политики. Из истории мы знаем примеры, когда она брала в свои руки и светскую власть, только ни к чему хорошему это не приводило. По моим наблюдениям церковь во многом безнравственна. Она, наверное, в корне, в принципе не может быть иной?