Любовь на руинах
Шрифт:
— Димон, прекращай болтать, Давид рулит, ты — следишь за дорогой.
Я больше не слушала разговор, я не пыталась даже вникнуть в суть дальнейшего обсуждения. Да что там, я даже многого понять не могла из того, что рассказывал Валерка и спрашивал у него самый молодой из бойцов Ярослава — Степка! Просто нога Яра прижималась к моей, просто плечо касалось моего плеча и мне теперь удалось сосредоточиться только на одной единственной мысли: "Нельзя, ни в коем случае нельзя дотрагиваться до мужской ладони, до руки, которую Яр положил к себе на колено". Мне хотелось закрыть глаза и положить голову
Я сделал большую ошибку, когда согласился поменяться с Давидом. Разве мог я теперь следить за дорогой? Разве мог рядом с ней думать о чем-то другом — о возможных засадах, о вполне реальном нападении, о будущей ночевке, в конце концов? Мало того, что обзор с моего места был теперь невелик, так еще и Рыжая сильно усложняла задачу.
Сидел с ней рядом и ощущал просто физическую потребность прикоснуться к ней, обнять, прижать к себе… А еще лучше — поцеловать прямо здесь, прямо при всех, чтобы заявить свои права, чтобы никому не позволить даже думать о ней!
Я никогда не был монахом, у меня бывали женщины, и от отсутствия секса я не страдал. Но к Зое я чувствовал что-то другое, что-то особенное. Хотя, и это тоже. Ее бедро, прижатое к моей ноге, тепло ее тела рядом, а еще ямы, в которые то и дело въезжал Давид, заставляя ее то приваливаться ко мне, то отодвигаться снова, все это приводило к тому, что в моей голове возникали фантазии одна ярче другой. Я очень красочно представлял себе, как приведу Рыжую к себе в комнату, как раздену ее, как буду целовать ее тело…
Краем глаза я успел отследить движение. Из кустов, что непролазными чащами, надвигались на дорогу с моей стороны встал в полный рост человек. Он, с силой размахнувшись, что-то бросил в сторону машины. Я успел прокричать Давиду: "Выкручивай вправо!" Успел почувствовать удар сбоку, и в глазах потемнело.
21
Слух вернулся несколько раньше, чем я смог открыть глаза. Ураганом в мое сознание ворвался ее крик, полный страха и боли:
— Нет, пожалуйста! Не трогай его!
Разлепил веки с трудом, с силой. Что на лице, на глазах? Кровь? Моя? Боли не ощущал совершенно. Я лежал на полу в каком-то темном помещении, а рядом, с силой прижав острие ножа к моей шее и подняв за волосы голову, стоял мужик. Дергаться было бессмысленно — одно неверное движение и меня не станет. Рыжая быстро, со слезами в голосе заговорила снова:
— Только не убивай, пожалуйста! Не надо! Ты видишь, он ранен?
— Девочка моя, мне нравится твоя реакция! — он заржал, отпустил меня и убрал нож. — Что будет мне за то, что твой дружок останется в живых? А хотя ладно, пусть хозяин сам решает, что с вами делать.
Я изо всех сил делал вид, что все еще без сознания, что было несложно в полутемной комнате. Голова явно разбита — из раны все еще сочится кровь. Наконец, пришла боль — голова, рука, ребра, болело все, не смертельно, но ощутимо. Стиснул зубы, чтобы не выдать себя. Думал, что сейчас нас замкнут здесь, а сами уйдут, но мужик отдал приказ кому-то, кого я сквозь слипшиеся ресницы
— Ее к Хозяину!
Я дернулся, моментально осознавая, что нас разлучат сейчас и, куда бы мы не попали, ей будет грозить опасность. Мое движение не укрылось от мужика, который все еще был рядом. Он повернулся, хмыкнул и занес руку. В моих глазах снова потемнело.
…Сколько прошло времени, пока был без сознания, я понять не мог. Придя в себя, долго лежал в темноте, надеясь, что глаза все-таки привыкнут к ней, а в голове прояснится, но этого не случилось. Что за комната такая — нигде источника света нет — ни щелочки, ни окошка?
Встал, держась за голову. Нащупал рану — не огнестрел, однозначно, и не осколок. Скорее всего обо что-то треснулся, когда машина перевернулась. И только вспомнив об этом, понял, почему в больной голове набатом бьётся мысль: "Идти нужно, выход искать!" Они же Рыжую увели куда-то! Что там с ней делают? Вспомнил разговор ее и того, кто меня ударил и подумал, что они вполне могут быть знакомы.
Естественно, никакого оружия у меня не оказалось — все забрали, гады. Даже, запрятанный за подкладку куртки, небольшой нож нашли! Начал обследовать комнату, натыкаясь на стены. Мебели здесь не было никакой, как не было и ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Наткнулся на дверь, но она, ожидаемо, была заперта снаружи. Несколько раз ударил в нее и понял, что выбить просто нереально. Но ведь пока я тут отдыхаю и прихожу в себя, ее там могут изнасиловать и даже убить! Не помня себя, стал биться в двери, стучать кулаками по ней и орать изо всех сил: "Суки, сюда идите!"
Если кто-то и был за дверью, то на меня он не обращал совершенно никакого внимания. Но скорее всего, меня просто бросили в какой-то подвал и свалили. Что же делать?
Ещё раз обшарил всю комнату, надеясь найти в ней хоть что-то, подходящее на роль оружия. Не нашёл. Сполз спиной по стене на пол. Сколько так сидел — не знал, в темноте время идет как-то иначе, по-другому — тягуче, медленно, но казалось, что целую вечность.
Чего стоили мои обещания Зое — ничем ей помочь не могу! Подхватился, снова ринулся к двери, но ударить по ней не успел. Лязгнула щеколда и дверь распахнулась, открывая выход в длинный узкий коридор, слабо освещаемый вечерним светом из одного маленького окошка.
В проеме стоял высокий толстый мужик с патлатой бородой и длинными волосами, одетый, как казалось в полутьме, в кожаные штаны и куртку. За ним маячили бойцы — молодые, лысые, почему-то голые выше пояса, с какими-то дубинками в руках. Толстяк, не торопясь, вытащил из кармана пистолет, как будто бы не чувствуя во мне никакой угрозы, навел в грудь и сказал уже знакомым мне голосом:
— Не вздумай рыпаться, пристрелю! Ходи по коридору. Тугрик, показывай дорогу!
Один из бойцов, абсолютно такой же внешне, как и другие (братья они, что ли?) немедленно рванул вперед. Мне пистолетом было указано направление — следом за ним. Я пошел. Так и подмывало спросить о Зое, но не хотел выдавать свое к ней отношение — мало ли, что им от нас нужно. Теплилась еще надежда на моих ребят — а вдруг смогут выручить? Бывали ведь мы с ними в разных передрягах! Если они живы еще, конечно.