Любовь на руинах

Иванова Ксюша

Врет? Или, все же, говорит правду? Зайти так далеко в убежище, не убив никого из наших и не встретив сопротивления, невозможно! А от него не пахло горелым порохом — значит, не стрелял в ближайшее время.

Трудно было думать одновременно о двух диаметрально противоположных вещах — о том, что он говорит, и параллельно, о том, что он неожиданно приятно пахнет. Не так, как "пахнут" практически все мужики, и почти все женщины, которые когда-либо за последние годы подходили ко мне настолько близко, чтобы я могла ощутить их "аромат", обычно состоящий из нот пота, давно немытого тела, мочи и других всевозможных

выделений. Он пах, конечно, не фиалками, как когда-то в другой жизни говорила моя подружка по институту Инночка, но приятным мужским запахом — чистой кожи, оружейной смазки, каких-то трав и чего-то неуловимо знакомого, что пока я не могла определить. Я невольно потянулась, чтобы проверить правильность моих ощущений и на секунду коснулась носом его шеи.

Он дернулся, как если бы я отвесила ему пощечину. Отодвинулся немного и заглянул в мои глаза с расстояния в несколько сантиметров. Я сразу же принялась разглядывать лицо. И была просто-таки разочарована тем, что вижу перед собой. Да он же… он же красавчик! Просто лицо сильно испачкано — сразу не разглядеть!

Он тоже рассматривал меня. С интересом.

— Так что, доктор, поможешь моему пацану?

У него ранен ребенок? О, ну, дети — это моя боль и слабость. Тут я не могу отказать.

— Где он?

— В твоей операционной.

— Отпусти. Я иду смотреть его.

— Только без глупостей.

— Что ты! Я на такое не способна.

Я шагала по коридору к операционной, вновь натянув шапку и спрятав под нее волосы.

— Расскажи мне пока идём, что с ним произошло и как его зовут.

— Саша. Александр. Пуля попала в живот. Наш медик достал пулю, но она повредила внутренние органы. У нас нет хирурга и операционной.

— Это твой сын?

— Зачем тебе это знать?

— Скорее всего нужно будет ему кровь переливать. У близких родственников вероятность больше, что группа совпадет.

— Нет. Не сын. Не родственник даже.

И уже у двери я не удержалась и спросила лично для себя, просто из любопытства:

— Как тебя зовут?

Он удивленно посмотрел на меня, вновь подняв свою красивую бровь, но ерничать не стал, просто ответил:

— Ярослав.

… Мальчик был тяжёлый. Без сознания. Быстро осмотрела. Сделала анализ на определение группы крови. Ну, тут мне повезло. Вторая положительная — одна из самых распространенных. У Пашки такая, например.

Мой медбрат уже был на посту.

— Пашка, молодец ты мой! Давай готовим его — наркоз и капельницу. И кровь ему твою переливать будем — у него тоже вторая.

Пашка с готовностью кивнул и заметался по нашей операционной. Конечно, мы старались содержать ее в чистоте. Хотя до стерильности было далеко.

Ярослав остался в комнатке рядом с операционной, откуда через окно было видно все, что здесь, у меня, происходит.

И когда я делала свое дело, знакомое и нужное, не сразу смогла сосредоточиться на работе. Почему-то мне все время казалось, что он внимательно разглядывает меня, следит за каждым движением. Я гнала эту глупую мысль, но она возвращалась снова — мне казалось, что следит он за мной не только лишь потому, что переживает за мальчишку.

5. Ярослав

Она ничего не сказала при осмотре, но я столько ранений видел за свою жизнь, столько

смертей, что понял и без слов — Сашка плох. И это неудивительно — крови потерял много и времени с момента ранения прошло немало.

Думал, что она меня выгонит, чтобы не глазел, но Рыжая указала на стул в соседнем помещении, которое связывало с операционной стеклянное окошко. Видимо, здесь когда-то делались показательные операции для студентов — медиков.

Через стекло, не идеально чистое, но и не кошмарно грязное, как все в их убежище, за пределами этой операционной, были видны все ее движения, все действия.

Я следил и сходил с ума от мысли, что мой мальчик может сейчас умереть.

…. — А когда твои мама с папой ходили на работу ты с кем был?

— Меня водили в детский сад.

— А что такое детский сад?

— Это такой большой дом, куда своих детей на время приводили родители. Там за ними присматривали воспитатели. Дети играли, кушали, спали. А вечером их забирали домой.

— И сколько там детей было?

— Ну, в моей группе — много, человек двадцать, наверное.

Санька удивленно округлил голубые глазенки.

— Это как у нас, здесь?

Ну, как тут объяснишь пятилетнему мальчишке, что когда-то детей в одном месте, в одной комнате, могло быть гораздо больше, чем шесть…

Их, маленьких, вообще, немного выжило. Видимо, детскому организму нужна гораздо меньшая доза радиации, чтобы умереть. И условия дальнейшей жизни — грязь, холод, голод, болезни, человеческая жестокость, в конце концов, сильно способствовали сокращению детского населения нашей планеты. Ну и конечно, мало кто хотел, да и в принципе, мог, рожать.

Как быстро люди превратились в животных, озабоченных только одной целью — выжить! Сколько мне приходилось встречать таких, которые готовы были убить любого за банку консервов! Первые годы после катастрофы процветали насилие, мародерство, убийства без причины.

Мне повезло тогда встретить Антона. Человека, у которого была цель. Человека с принципами и идеалами, и самое главное, с честью и совестью. Да, в нашей группе состоят люди разные. Есть среди них и неидеальные, те, кому приходилось немало плохого совершить. Но каждый, попадавший к нам, должен был уяснить четко следующее: подлости, неоправданной жестокости, лживости и предательства у нас не терпят. Но зато — немало дают своим соплеменникам: защиту, пищу, воду, примитивное лечение и заботу.

Интересно, а как здесь, в группе Слепого все устроено? Вот эта Рыжая, она кто главарю? Судя по ее реакции, когда решила, что я его убил, его женщина. Вот зачем, спрашивается, слепому такая красивая баба? Он-то все равно ничего не видит — любая бы сошла!

Мысли плавно скользнули в сторону женского пола. Классифицировать женщин до катастрофы я бы не рискнул — слишком много пришлось бы выделять категорий. Но сейчас, на мой взгляд, они твердо делились на две четко очерченные группы:

Те, кто научился быть ценной, как человек. Например, выращивать в специальных клетях с землёй овощи и ухаживать за ними. Те из женщин, которые готовили пищу, шили одежду. Короче, представляли из себя что-либо сами по себе. У некоторых из них были мужчины. Причем, обычно они жили вместе и строили отношения на равных. Такие бабы были в цене. Их было немного.