Любовь напротив
Шрифт:
Тем временем, мне удалось зажать под столом между своими ногами обе ноги невесты. Я ел только одной рукой, а второй ласкал лодыжки и ступни прелестной крестьянки, с которой, несмотря на ее слабое сопротивление, потихоньку стянул туфли-лодочки. Как я уже упоминал, стол был очень узкий, и я без труда поднял ноги молодой и устроил их между своими, так что к десерту, когда сидящие за столом гости начали распевать обычные в таких случаях неприличные песенки, в такт которым невеста покачивала ногами, из-за мягких ритмичных прикосновений у меня случился сильнейший неконтролируемый оргазм, и я залил спермой ее чулки. Соседи по столу подумали, что приезжему стало плохо, и ему быстро подали чашку кофе. Ах, эти городские совсем не умеют пить! Жених, не скрывавший
Стоит ли описывать другие подробности свадьбы? Добавлю только, что на рассвете я, чужак в этой деревне, танцевал с молодой, тогда как ее новоиспеченный супруг, перебравший вина, уже давно спал, уткнувшись лицом в стол. И, сжимая в объятиях новобрачную, я думал о художнике Пикабия[57], который в двадцатые годы тоже попал на крестьянскую свадьбу, направляясь на юг на своем кабриолете. Но в отличие от меня он не был связан присутствием жены и пары сонных друзей. Протанцевав с невестой всю ночь, денди Пикабия на рассвете увез ее с собой. Поговаривали, что Дюшан[58], которому Пикабия рассказал о своем приключении, положил его в основу своего знаменитого «Большого стекла»[59]. Несмотря на мою склонность к отождествлению, я не стал повторять подвиг Пикабия, и на рассвете, получив от новобрачной все, что было можно, присоединился к Мариетте в нашей общей комнате. Она ожидала меня, лежа в постели, зато Алекс и Шам на соседней кровати спали как убитые.
— Ну что, паршивец, ты хорошо развлекся? — прошипела она.
— Надеюсь, ты на меня не сердишься?
— Конечно, сержусь! Алекс и Шам тоже… Мы пришли к выводу, что ты — отвратительный, гнусный тип…
— Неужели? Неужто и в самом деле отвратительный? Ты сердишься?
— Да. Очень.
— И Шам тоже?
— Конечно. Ты хоть знаешь, который сейчас час?
— А… скажи… Алекс… Наверное она тоже сердится на меня.
— Я понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Нет, она не рискует проявлять ревность… как, впрочем, и я… Ты был омерзительно самодовольным и самоуверенным, так кичился своим превосходством… Ты мне отвратителен… Кстати, не могу понять, как эти придурки крестьяне, не отделали тебя кольями…
— Ну, полно тебе, Мари! Ведь это не я… они сами отвели мне роль сеньора. Американская машина, ты — подумать только! — кинозвезда… Алекс… и даже Шам…
— Верно, признаю это… И ты ее трахнул? Ты действительно посмел… Ты воспользовался… э-э… «правом», которое дали тебе эти крестьяне?
— Без всяких проблем.
— Подонок!
Удовольствие от обмана было слишком велико, поэтому мне не хотелось сознаваться, что, несмотря на некое гипнотическое состояние, в котором находилась новобрачная, я не смог воспользоваться ее слабостью. Да, я просто не смог этого сделать из-за — скажем так — осушения источника: кроме неконтролируемого семяизвержения под столом я несколько раз бурно кончал во время танго и медленных танцев в объятиях невесты, которая весьма умело выдаивала меня, ритмично прижимаясь ко мне бедрами.
Небо за окном постепенно светлело. Укрывшись простыней, мы с Мариеттой шушукались, чувствуя на губах теплое дыхание друг друга. Несмотря на легкую прохладу, которой тянуло с реки, нам было жарко, и вскоре скомканная простыня полетела на пол. Лежа нагишом по соседству с Алекс и Шамом, мы не смогли устоять перед соблазном быть захваченными ими врасплох. Мариетта взобралась на меня, а я, вцепившись в прутья изголовья, из всех сил выгибался вверх, невероятно возбужденный мыслью, что нас могли видеть с соседней кровати. Осознание того, что Шам и Алекс находятся тут, рядом с нами, быстро распалило меня, и я доказал Мариетте, что, несмотря на похолодание в наших семейных
Пополудни мы тронулись в путь, провожаемые напутственными пожеланиями последних гостей свадьбы. Общение с крестьянами с берегов Луары произвело на нас довольно тягостное впечатление. Я молча вел машину, Мариетта дремала рядом со мной, а Алекс и Шам так же молча и неподвижно сидели сзади. Наконец я обратился к Шаму, слегка повернув зеркало заднего вида, чтобы поймать его взгляд:
— Шам, ты знаешь, почему «Большое стекло» Дюшана еще называют «Невеста, раздетая догола ее холостяками»?
— Не отвечай, — сказала Мариетта. — Дени ищет повод похвастаться. Он не может пройти мимо женщины и не убедить окружающих, будто он с ней переспал.
Я в ярости кусал губы. Выходит, она не простила моего появления на съемочной площадке в компании с Алекс!
— Мариетта, я запрещаю тебе говорить в подобном тоне! Так вот, представь себе, Шам, что Пикабия…
— Погоди, Дени, — прервала меня Мариетта, — ты потом расскажешь нам о Пикабия. Ответь мне: ты трахнул невесту или нет? Отвечай без обиняков, не увиливая, и не стесняйся Алекс и Шама. Я прошу тебя хоть раз ответить искренно. Ну, так как?
— Конечно, я переспал с ней… Скажем так. я сделал это весьма своеобразным способом.
— Вот как? Рассказывай, — с нескрываемым раздражением бросила Мариетта, откидываясь на спинку сиденья. — Это что еще за способ?
— Вы мне не поверите, но я трахнул ее во время десерта… Не сходя со своего места. И она продолжала сидеть на своем.
— Неужели! Объясни, как это тебе удалось. — Мари повернулась к Алекс и Шаму: — Он псих! Совсем свихнулся! Уверяю вас, Дени — сексуальный маньяк! Алекс, Шам, вы не находите?
Я был в восторге, что она обратилась к ним с этим вопросом. Особенно к Алекс, взгляд которой я тут же начал ловить в зеркале заднего вида. Она рассмеялась, убирая с лица пряди длинных волос, золотисто-огненным шлейфом трепещущих на ветру. Мне было приятно, что она, некоторым образом, приняла мою сторону. Полуобернувшись, я сказал:
— Алекс, как женщина свободная от предрассудков, передай от меня Мариетте, что она пуританка. Скажи ей, что она напрасно корчит из себя особу без комплексов и потому трахается со всеми своими партнерами; скажи ей, что она делает это именно потому, что является ни кем иным, как самой настоящей пуританкой. Впрочем, все актеры — скрытые пуритане. Мариетта — скрытая пуританка, я — скрытый пуританин, весь актерский род — скрытые пуритане, не осознающие своего глубокого психического расстройства. И наоборот, вы двое: ты, Алекс, и ты, Шам, вы как все художники — невероятно свободны, хоть и чрезвычайно связаны друг с другом… Вы свободны, потому что живете без масок… сознательно скованные друг с другом одной цепью, но без масок… по собственной воле подчиненные друг другу… Неужели ваш порок — это поработившая вас омерзительная исключительность?
— Что ты имеешь в виду, Дени? — спросила Мариетта, заметно встревоженная моими словами. — Твои парадоксы меня утомляют. А вас?
— Я хочу сказать, что индивидуальность или, говоря иными словами, скрытый центр тяжести актеров невероятно ущемлен, смею вас в этом заверить, друзья мои. Можете смеяться, если хотите! Но именно поэтому они надевают все эти маски, стремясь убедить самих себя в том, что они свободны. Ведь не случайно экстравагантные карнавалы появились в наиболее строгих с точки зрения морали обществах. В течение нескольких карнавальных дней любой человек, сохраняя анонимность, может делать то, в чем отказывает себе на протяжении всего года. Этой же цели служат и свадьбы наподобие той, на которой мы гуляли прошлой ночью. Во время Праздника все позволено… даже трахнуть невесту, особенно когда бал открывает… и заканчивает проезжий незнакомец, разве не так?