Любовь не кончается: Джулитта
Шрифт:
Не моргнув и глазом, Моджер подошел к конюхам.
— Не лезь не в свое дело. Я знаю, что делаю.
— Судя по всему, он быстро загонит в могилу первого, кто попытается его оседлать, — с кривой усмешкой заявил Санчо, разглядывая беснующегося жеребца. — Однако вам, господин Моджер, насколько я понимаю, ни помощь, ни советы не нужны. — Он пренебрежительно передернул плечами. — Вы ведь все знаете. Или, по крайней мере, так говорите.
— Моджер! — Протянув руку, Бенедикт шагнул к нему. — Не глупи. Хоть на время забудь о гордыне.
— Гордыня здесь не при
Глаза Бенедикта гневно вспыхнули, уголки рта напряглись.
— Так я и сделаю, — спокойно согласился он и, взяв поводья Сайли и кобылы, бросил прощальный взгляд на Джулитту. — Да поможет тебе Бог! Ты навсегда останешься в моем сердце!
— А ты в моем. — Джулитте казалось, что она вот-вот потеряет сознание.
— Оставь ее в покое, — рявкнул Моджер. — Она моя жена, свою ты потерял.
Ярость в его серых глазах поразила Бенедикта. Казалось, Моджер обезумел не меньше вороного жеребца.
— Да, она твоя жена, — с трудом выдавил юноша. — И ты напоминаешь мне об этом при каждой встрече.
— Чтобы ты не забыл! — прошипел взбешенный Моджер.
Его слова оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения Бенедикта.
— Разве я могу забыть об этом? — взорвался он. — Мы оба знаем, почему ее отдали за тебя.
Казалось, воздух между ними готов был вспыхнуть огнем. Рука Моджера потянулась к рукоятке меча. Бенедикт не носил оружия, у него на поясе висел только небольшой столовый нож. В мгновение ока юношу охватило желание выхватить его из ножен и по самую рукоятку всадить в ненавистное тело Моджера. Бенедикт сжал кулаки и прижал их к бедрам.
— Это глупо, — холодно заметил он. — В нашей схватке не будет победителей.
Затем, передав поводья гнедой кобылы Санчо, вскочил на Сайли и выехал прочь со двора. Даже не оглядываясь, он чувствовал прикованные к нему взгляды — враждебный и ненавидящий, принадлежащий Моджеру, полный любви и отчаяния — посланный Джулиттой.
Между тем помещенный в конюшню вороной продолжал бесноваться: двор оглашал гулкий стук его копыт, стенки стойла содрогались от мощных ударов.
— Только полное ничтожество может считать себя центром вселенной. — Санчо улыбнулся Бенедикту, обнажив покрытые черным соком солодкового корня десны. — Твоя женщина очень красива. Никогда в жизни не видел таких роскошных волос.
Бенедикта охватил такой гнев, что ему вдруг захотелось убить вездесущего старика.
— Она не моя женщина, — буркнул он.
— Ты думаешь, что раз я стар и почти слеп, то ничего не вижу? — Санчо выразительно покрутил костлявыми пальцами перед лицом спутника.
— Я думаю, что раз вы стары и слепы, вам не следует вмешиваться в чужие дела.
Старик задиристо фыркнул.
— Все, что касается тебя, сынок, касается и меня. Я от чистого сердца желаю тебе добра.
— В таком случае оставьте меня в покое.
Пришпорив Сайли, Бенедикт погнал его легкой рысью, стремясь удалиться от назойливого и бесцеремонного старика. Однако слова Санчо, пристальный взгляд его полуслепых глаз и усмешка продолжали преследовать беглеца.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Стоял сентябрь. Покинувшая гостеприимные воды Гаронны «Констанция», рассекая спокойную зеленовато-голубую морскую гладь с легкими, еле заметными волнами, вошла в Бискайский залив.
За кормой тянулась широкая белая полоса пены, над палубой мелькали чайки. Их оглушительные крики сотрясали кристально-чистый воздух.
Спустившись по грубой деревянной лестнице с верхней палубы на нижнюю, Бенедикт принялся осматривать лошадей. На случай шторма каждое животное было закреплено парусиновыми лямками таким образом, чтобы во время сильной качки оно не потеряло равновесие и не повредило ноги при падении. Рядом с лошадьми и днем и ночью несли вахту два конюха.
Плавно покачиваясь на волнах, «Констанция» держала курс на север Бенедикт надеялся к вечеру прибыть в Ла-Рошель и задержаться там на день, чтобы пополнить запасы фуража и дать лошадям отдохнуть от лямок. Ла-Рошель находился всего в трех днях пути от нормандского берега. Дорога по суше заняла бы гораздо больше времени и утомила бы лошадей. Впрочем, большинство торговцев, опасаясь капризов открытого моря, все же предпочитало передвигаться, имея твердую почву под ногами. Но сейчас, в начале осени, когда погода была еще благосклонна к мореплавателям, Бенедикт отбросил все сомнения и выбрал водный путь. Ему не хотелось возвращаться по суше еще по одной причине: с той дорогой у него было связано слишком много воспоминаний, горьких воспоминаний.
Он неторопливо обходил лошадей, тщательно проверяя, достаточно ли хорошо они закреплены и не слишком ли сильно натянуты лямки. Ласково поглаживая коней, он находил по паре ласковых слов для каждого из них. Иногда ему казалось, что за ним, насмешливо и в то же время одобрительно улыбаясь, наблюдал Санчо. В полутьме старик выглядел настолько реальным, что Бенедикт невольно отвечал ему слабой улыбкой и старался рассмотреть выражение его хитрых мутных глаз.
Они расстались в Бордо: Бенедикт обратил свой взор на север, Санчо отправился на юг. Прощаясь, они долго стояли на пристани и смотрели на волны прилива, бьющиеся о борта «Констанции». Северо-восточный ветер теребил темные волосы Бенедикта и длинные ворсинки на короткой накидке старика.
— Пусть Господь оберегает тебя на пути и благословит все твои деяния, — воздержавшись от привычных острот и колкостей, пробормотал учитель, с нежностью и заботой посмотрев на ученика.
В порыве чувств Бенедикт заключил тщедушную фигурку старика в объятия.
— Ждите меня весной, — заверил он.
Однако до весны было еще далеко. Бенедикту предстояло пережить зиму. А самое главное, посетить Нормандию и Англию, передать трагическое известие Рольфу и… терпеть присутствие Моджера и Джулитты. Правда, недолго. Зиму он собирался провести в отцовском доме в Руане.