Любовь не по сценарию
Шрифт:
– Я не видела…
Я старалась проглотить кровь, заклеивавшую мне рот.
– О, мистер Райан, мистер Райан! Это Джимми. О, приезжайте. Приезжайте скорее! Мисс Тарин, ее машина сбила. Ох, какое несчастье! – Джимми разрыдался.
Новая сирена добавила шума и сумятицы. Казалось, завывания надвигались на меня со всех сторон, и все звучали по-разному.
– Я жива, – промычала я в надежде, что Джимми повторит это Райану.
Полицейский, придерживая мне голову, продолжал задавать вопросы.
– Да, противозачаточные таблетки, –
Кто-то укрыл меня одеялом. Я слышала, как Джимми говорит в телефон:
– Она разговаривает с полицией.
По крайней мере, Райан поймет, что я жива. «Ох, Райан!» – безмолвно кричала я.
– «Скорая» прибыла. Вы приезжайте сейчас же, – приказал Джимми. – Я не знаю. Выясню.
Я радовалась, что полиция разогнала собравшуюся толпу. Слишком много всего навалилось, это сбивало с толку.
– Назовите свое имя, – велел новый голос.
Обтянутая латексом рука сменила руки полицейского, и я уставилась в новое перевернутое лицо. Теперь мной занялся санитар.
– Тарин Митчелл. – Я кое-как разлепила губы, попыталась соскрести с них кровь.
Говорить непомерно большими, распухшими губами было непривычно. Правая рука почти не болела.
– Мне двадцать семь, – ответила я на вопрос о возрасте.
Санитар повторил вопросы о лекарствах и аллергии. «Лучше бы убрали меня с проклятой холодной улицы!» – чуть не вырвалось у меня. На голову мне натянули что-то вроде воротника из красной резины. Когда он сдавил мне щеки, я ощутила приступ клаустрофобии. Теперь мне не видно было Джимми Попа и телефона, связывавшего меня с Райаном.
Я слышала, как водитель «скорой» объяснял Джимми, что меня доставят в больницу Святого Луки в соседнем городке. Джимми пересказал это Райану. Я с облегчением подумала, что теперь тот знает, где меня искать. А вот в Майами, в отель я не попаду… не сегодня.
Бригада медиков перевернула меня на бок. Я закричала от боли: придавило плечо. Они медленно перекатили меня обратно на спину и пристегнули к жесткой доске.
– Я переходила улицу. Она нас преследует. Она ждала в машине. – Мне пришлось перевести дыхание. Живот нестерпимо болел. – Я подумала, что она хочет меня сбить, и побежала. Я помчалась. Я не заметила другой машины. Не посмотрела. – Слова теперь выходили легче, хотя зубы начали клацать, а губы налились свинцом.
– Офицер? – позвал фельдшер.
Мне пришлось повторить свой рассказ.
– Анжелика… Стонтон. Она… преследовала меня и моего парня. Наверно, ее выпустили из тюрьмы. Нам выдали охранный ордер, он у меня в сумочке. – Я кое-как указала. Дышать было больно. – Она ждала в машине и тронулась с места, когда увидела меня. Я подумала, что она хочет меня задавить, и побежала. Не заметила… – Я сглотнула. – Не заметила другой машины. Это моя вина.
К счастью, меня наконец подняли и унесли с улицы, хотя бы и на жесткой доске. Конечно, они старались нести бережно, и все же, когда носилки
В окнах то и дело мелькали фотовспышки. Замечательно, снова публичный скандал – Райану только этого и не хватало!
Игла впилась мне в руку, но почти не больно. Уколы, пластырь, вопросы, туфли снимают… у меня кружилась голова.
Сирена снова взвыла, и мы наконец устремились к больнице. Давно бы так!
Я с облегчением вздохнула. Взгляд упал на фельдшера: он держал страшные блестящие ножницы. Едва машина тронулась с места, он принялся разрезать мне брючину.
– Что вы делаете? – всполошилась я.
Он портил джинсы, которые были на мне в первую встречу с Райаном.
– Успокойтесь, мисс Митчелл. Мне нужно оценить повреждения.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как он режет ткань до самого пояса. Потом он раскроил то, что осталось от блузки, перерезал кружевную полоску лифчика между грудями. Распорол трусы и стащил мокрые клочья одежды, обнажив тело. Я чувствовала себя изнасилованной и ничего не могла сделать.
Всю мою одежду, кусок за куском, срезали с тела. Слезы, собравшиеся у меня в уголках глаз, заструились по щекам.
Теперь фельдшер ощупывал меня от макушки вниз, по всему телу, и я задрожала от страха. Он сжал мне руки и задержался на левом запястье, услышав мой крик. Черт, точно сломано!
Фельдшер выслушал меня стетоскопом, и я мучительно застонала, когда его рука легла мне на ребра. Он потискал ноги, – к счастью, это обошлось без особой боли. Я ощущала каждое прикосновение его теплых рук. Я лежала голая, ничем не прикрытая, замерзшая.
Он приладил неудобную кислородную штуковину, которую вставляют в ноздри. Неприятно, но действительно помогло.
– Холодно, – пожаловалась я, стуча зубами, и он наконец укрыл меня толстым одеялом.
– Бригада семнадцать – восемьдесят четыре возвращается, прибытие через десять-двенадцать минут…
– Водитель не пострадал? – спросила я, когда он закончил разговор по рации.
– Давайте лучше побеспокоимся о вас, – равнодушно ответил фельдшер.
– Какая машина меня сбила?
– Внедорожник, мэм.
– Я запомнила серебро. Серебристого цвета? – Я прищурилась, вспоминая подробности.
– Так и есть, – кивнул он.
Я вздохнула, радуясь, что с памятью все в порядке.
Фельдшер с помощником вкатили меня через стеклянные двери приемного отделения и сразу провезли в отгороженное занавесками помещение. Врачи и медсестры слетелись как мухи. Меня переложили с носилок на каталку.
В течение следующих пяти часов меня тыкали, щупали, просвечивали и пропускали сквозь МРТ. К левой руке подключили капельницу, палец правой прищемили зажимом от какого-то измерительного прибора. Все аккуратненько расставляли по местам. Исследовали прямую кишку, осмотрели влагалище, истыкали меня иголками и тысячу раз перемерили давление дурацким аппаратом.