Любовь не по сценарию
Шрифт:
Пиарщица Райана распространила заявление, что я попала под машину при переходе улицы. Виновных в происшествии нет. Эту версию повторяли все средства массовой информации, заключая ее словами, что представители Райана не подтверждают и не опровергают слухи о моей беременности.
Марла специально позвонила, чтобы напомнить мне о необходимости держать язык за зубами. Ну, выразилась она иначе, но суть была именно такой. Мне очень хотелось сказать, что она может сделать со своей «заботой об имидже». Моим работникам тоже посоветовали прикусить языки и помалкивать.
Вскоре после
– Что за чушь ты наговорила Марле? – рявкнул мне в ухо Райан. – Она сказала, что больше не станет связываться с тобой напрямую.
– И пусть идет к черту, – ответила я. – Плевать мне на нее.
– Тарин, она мой рекламный агент, я который год с ней работаю.
Я фыркнула:
– Райан, она страшно переживает, как бы я не проговорилась об инциденте, а слухи про твой роман с Лорен ее не волнуют? Читал ту статью, в которой ты якобы звонишь Сюзанне, чтобы поплакать у нее на груди? Она даже не пытается унять это вранье, вот я и дала ей понять, что думаю.
– А что она может сделать? – Он снова повысил голос.
– Пусть занимается своим делом! Если не ошибаюсь, ей полагается защищать твою репутацию? А теперь она и меня представляет?
– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Она не может помешать публикациям, – огрызнулся он.
– Черта с два не может! Она мигом выставила меня идиоткой, которая, не глядя по сторонам, выскакивает на проезжую часть, а про твои романы ей нечего сказать? Как насчет открытого заявления о том, что Райан Кристенсен не спит ни с Лорен Делани, ни с Сюзанной Страсс?
– Она этого не сделает, – твердо сказал он, – и ты не посмеешь ее об этом просить.
– Почему? – У меня выступили слезы. Райан против меня!
– Потому что противоречивость образа способствует продажам билетов.
– Просто не верится, – фыркнула я. – Моя жизнь, моя репутация могут отправляться в помойку, но боже упаси повредить продажам!
– Тарин, прекрати.
– Нет! Иди на фиг. Я здесь сижу, в бинтах, в гипсе… потеряв нашего первенца, и должна это хавать ради продажи билетов?! Знаешь что, Райан Кристенсен? Пошел ты…
Я бросила трубку.
У Эллен отвисла челюсть, но мне было уже плевать. Райан только что объяснил мне, на каком я месте в списке его приоритетов.
Через две минуты он перезвонил. Я не стала слушать и отключила телефон. Слезы лились ручьем. Перкосет уже не заглушал боли в ушибленных ребрах. Я положила подушку на пакет со льдом и безудержно разревелась.
– Тарин, милая, – утешала меня его мать, – не расстраивайся так.
У нее зазвонил мобильник.
– Я сейчас не могу с ним говорить, – выдавила я сквозь слезы.
– Райан, нельзя так огорчать Тарин. Ей нужно поправиться. – Эллен вышла с телефоном в кухню, но я все равно слышала ее голос. – Сынок, она потеряла ребенка. Ты должен бы понимать. Она в гостиной, плачет навзрыд. Ей и так хватает стрессов. Я знаю, милый, и тебе тоже…
Вернувшись в гостиную, Эллен протянула мне телефон:
– Он хочет с тобой поговорить.
– Скажите ему, пусть спросит Марлу, что я должна сказать. – Я утерла глаза рукавом.
– Тарин, –
Этого я уже не вынесла. Схватившись за край дивана здоровой рукой, я передвинулась к краю, чтобы встать, и вскрикнула от пронзившей тело боли.
– Не вставай, – упрекнула меня Эллен.
– Нет, мне надо встать, – выдавила я сквозь зубы.
Она хотела меня обнять, но на моем теле не было живого места. Кое-как подтянув под себя ноги, я медленно выпрямилась. Эллен все протягивала мне телефон. Я взяла трубку:
– Знаешь, когда я валялась на улице, то страшно обрадовалась, когда меня пристегнули к носилкам и сунули в машину. Потому что папарацци больше не могли снимать, как я лежу в луже крови. А когда фельдшер стал срезать с меня одежду, мне показалось, что меня насилуют. Я думала, это худшая минута в моей жизни. Потом врач сообщил, что во мне погиб ребенок, и я думала, что это – худшая минута. А теперь ты объяснил, что все это было не зря и мне следует жить во лжи и боли, лишь бы люди ходили на твои фильмы. Спасибо тебе. – Я закрыла телефон, вернула его Эллен и заперлась в спальне.
Через несколько часов Эллен постучалась ко мне:
– Тарин, милая, ты не проголодалась?
– Нет, спасибо.
Я промочила слезами целую пачку салфеток. Эллен за это время пять раз разговаривала с Райаном. Телефон у нее звонил каждые двадцать минут.
– Выходи, моя милая, надо поесть. Ты весь день голодная.
Мне было все равно; есть не хотелось, и я не стала ее слушать. Минут через десять в дверь снова постучали, на сей раз громче.
– Тарин, это Мэри. Открывай.
Приходилось отдать должное маме Райана – она была находчива.
– Я в порядке, Мэри. Дайте мне побыть одной.
Мне ни с кем не хотелось разговаривать – лишь упиваться горем.
– Привет, Пит, это Мэри. Приезжай к Тарин, надо выломать дверь ее спальни. Она заперлась. Захвати дрель, высверлим защелку. Что? Ногой вышибить?
Когда я открыла дверь, Мэри улыбалась. Звонок Питу она разыграла.
– Но так и будет, если опять запрешься, – пригрозила она.
Я услышала, как Эллен говорит по телефону – очевидно, с Райаном. Когда я вышла, она выскочила в гостиную. Она докладывала Райану о каждом моем шаге. Он позвонил ей несколько раз за вечер, но я отказывалась с ним разговаривать. Мою обиду не могли смягчить никакие извинения.
На следующее утро меня засыпали цветами. Три дюжины роз на длинных стеблях с запиской: «Я люблю тебя – прости». Я оставила их вянуть в коробке. Как будто розы могут что-то исправить! Может, вернут мне свежесть лица? Ах да! Счастливый Валентинов день! Не будь здесь его матери, розы отправились бы на помойку, но Эллен нашла хрустальную вазу и несколько минут возилась с цветами.
– Знаешь, ему тоже тяжело, – заявила она, поставив букет мне на стол. – Он страдает вместе с тобой.
Понятно, она пыталась представить мне точку зрения сына, отвлечь от себя, но я так озлилась, что думала только о своих несчастьях. Райан не слишком старался защитить мою репутацию, – значит, только и оставалось, что полагаться на себя.