Любовь очень зла
Шрифт:
— Что с твоими руками?
Он вроде бы удивился, перевел взгляд на свои руки, ладони его были в шрамах, точно он по неосторожности сунул их в мясорубку. Он опять засмеялся:
— Это моя любовь к тебе. Я ведь говорил, любовь — это всегда боль.
Я взяла его ладони, осторожно погладила пальцы и тоже засмеялась:
— Если ты говоришь правду, даже страшно подумать, какая у меня будет смерть.
Он резко поднялся и отошел к окну, смотрел в сад, стоя ко мне спиной. Я видела, как напряжено его тело, я чувствовала его боль. Приблизилась и обняла его, ткнувшись носом куда-то
Но мне не повезло. Он никуда не спешил, провел со мной весь день и часть ночи, а исчез, когда я уснула.
Через несколько дней я стояла перед зеркалом, недовольно хмурясь, не жизнь, а наркотический бред. Лицо бледное, глаза лихорадочно блестят, губы нервно подергиваются. Игра чересчур затянулась, пора прекратить все это. Последние двое суток он не звонил и не появлялся. Ожидание сделалось невыносимым. Я устроилась возле камина, чертила пальцем узоры на паркете, долго, может, час, может, больше. Потом подняла голову и попросила громко:
— Пожалуйста, позвони мне, пожалуйста. — Я знала, что он слышит, он ведь где-то здесь, в доме. И он позвонил.
— Я все поняла, — сказала я устало. — Я знаю, чего ты хочешь. Мне очень страшно, но я сделаю это.
Я зашвырнула трубку в угол и пошла к балкону. Шел дождь, начало темнеть, было пасмурно и тоскливо. Я вернулась за стулом, влезла на него, а потом на перила балкона. Посмотрела вниз, на мраморные плиты. Шум дождя скрадывал звук шагов, я поняла, что он за спиной, только когда он схватил меня в охапку. Он несколько задержался, должно быть, напяливал свою дурацкую маску.
— Ты с ума сошла, — сказал он испуганно, прижимая меня к груди.
— Я ведь отгадала? Ты этого хотел? Виктор лежал там, на плитах… все идет по кругу, этим началось, этим и закончится.
— Нет, — перебил он, встряхнув меня. — Нет…
— Да. Ты все решил правильно…
— Замолчи. Я ничего не решал.
Я оттолкнула его, пытаясь вырваться и перемахнуть через перила, он вновь схватил меня и унес с балкона, а я принялась кричать, я кричала что-то, захлебываясь слезами, пока он не ударил меня по лицу.
— Прекрати.
Я всхлипнула и надолго замолчала, словно раздумывая, потом медленно покачала головой:
— Невозможно заставить человека жить, когда он этого не хочет.
— Выбрось всю эту чушь из головы! — рявкнул он. Но я его не слушала, раскачиваясь из стороны в сторону, и бормотала, точно спятила в одночасье:
— Ты уйдешь сейчас? Уйдешь? А я останусь в этом проклятом доме. Ты ведь бросил меня? Тебе все надоело, у тебя другая игрушка…
— Замолчи, замолчи…
— Ты просто исчезнешь, и я даже не смогу найти тебя, я ведь не знаю, кто ты, ни имени, ничего… Я даже лица твоего никогда не видела… Ты исчезнешь, а я… я не хочу, я не буду… — Разумеется, истерика не замедлила явиться, я опять вырвалась, он пытался что-то объяснить, пока не крикнул в крайней досаде:
— Я люблю тебя. Куда мне деться, скажи на милость?
— Ты врешь. Если бы ты говорил правду, если бы ты… Зачем ты прячешься? — Он тяжко вздохнул, взял меня за руку. — Сними ее, — сказала я, он покачал головой:
— Нет.
— Почему?
— Как только я сниму ее, ты меня разлюбишь…
— Что с твоим лицом? — спросила я испуганно.
— Ничего, — отмахнулся он, в его глазах мелькнуло страдание.
— Хорошо, — кивнула я и бросилась в кухню.
— Куда ты? — вскочил он.
Придется парню согласиться на мои условия, сумасшедшую не усторожишь двадцать четыре часа в сутки, если она замыслила самоубийство.
Я вернулась очень быстро. Он сидел на кровати, во всем его облике читалось отчаяние. Я опустилась перед ним на колени и протянула руку:
— Вот.
— Что это? — удивился он.
— Нож. Сделай, что обещал. Я сниму ее.
— Ты спятила, — покачал он головой, нож упал на пол, и мы оба вздрогнули от этого звука.
В комнате сделалось темно, я включила ночник, не вставая с коленей. Я ждала. Обеими руками он стянул маску, загораживаясь от меня, провел ладонями по лицу, пригладил волосы и поднял на меня взгляд. Так и есть. Данила… Взгляд его начал меняться, страдание отступало, а наружу теперь рвалась звериная злоба… Но я быстро справилась с собой и потянулась к нему навстречу.
— Это ты… — И тут же испуганно вскочила. — Господи, но ведь ты… тебя же… если в милиции узнают… А вдруг они уже знают? Нам надо бежать, сегодня, сейчас… Мы можем взять мою машину, как ты думаешь? Надо быстрее…
— Подожди, — сказал он, взяв меня за руку и заглядывая в глаза. — Ты меня любишь? Теперь, когда ты знаешь, кто я?
— Ты — это ты, — прошептала я, обнимая его. — И я люблю тебя.
Он сидел ко мне спиной и неторопливо рассказывал, а я, уткнувшись в его плечо, тихо плакала.
— Помнишь, как мы встретились впервые? Конечно, не помнишь. Вы собирались на дачу, я был за рулем. Мы ждали возле твоего подъезда. Ты вышла… у тебя была смешная шляпа с ленточкой… Вы ведь совсем не подходили друг другу, верно? Я считал, это долго не продлится, ты никогда за него не пойдешь. А потом Виктор сказал о свадьбе. Я знал, что у вас не все клеилось, Виктор любил со мной откровенничать. Я думал, будь я на его месте… Конечно, мне не светило, я просто радовался, что иногда вижу тебя. Когда Виктор предложил мне жить в вашем доме, я чуть не рехнулся от счастья.
Но стало еще хуже. Я был чем-то вроде мебели, хотя мебелью пользуются или хотя бы передвигают, а ты на меня никогда не обращала внимания. Я знал о тебе все — что ты любишь, чего терпеть не можешь, я даже мог отгадать, что ты сделаешь в следующую минуту. Ты входила в дом и сбрасывала шубу, тут главное не опоздать, подскочить вовремя, иногда ты говорила что-то вроде «спасибо» или «здравствуйте». Помнишь, ты порвала бусы и в досаде бросила их на пол, бросила и ушла, а я ползал по комнате, собирая эти чертовы жемчужины, положил на стол…