Любовь первая, любовь бурная
Шрифт:
Обессиленные, они лежали рядом. Холодная вода омывала ноги, солнце согревало спину Шункаха. Он приподнялся на локти, чтобы увидеть лицо своей подруги, все еще пылающее от его любви, глаза, сверкающие, как сапфиры, губы, чуть припухшие от поцелуев. Бриана вспыхнула под его изучающим взглядом.
— Почему ты на меня так смотришь?
— Я не могу ни о чем думать, я хочу только смотреть на тебя, Золотой Волос, — ответил он, а потом усмехнулся. — Может быть, еще только об одной вещи.
Когда Шункаха собрался встать, Бриана удержала его.
— Нет, не уходи еще.
Шункаха приподнял бровь.
— Я… мне приятны твои прикосновения, — сказала Бриана, смутившись.
Шункаха Люта улыбнулся, без меры довольный от того, что она рада принадлежать ему.
Лишь много времени спустя влюбленные разделились. Они снова помылись, не спеша поплавали и потом вернулись в лагерь.
День прошел в блаженстве. Они позавтракали, совершили долгую прогулку, страстно любили друг друга под тенью искривленной сосны, боролись как два медвежонка, вздремнули обнявшись. И проснулись с поцелуем и надеждой, что вся их жизнь будет такой же чудесной.
Дни проходили быстро. Каждую ночь Бриана засыпала с сердцем, полным любви к человеку, бывшему рядом с ней. Шункаха относился к ней как к самой прекрасной женщине в мире. Он никогда не повышал голоса, никогда не становился равнодушным, никогда не осмеивал ее. Бриана постоянно удивлялась тому, как много он знает и легко снабжает их всем необходимым. Она наблюдала, как он мастерил прочный лук из ветки тутового дерева, а из тростника делал стрелы. Шункаха мог рассказать ей, какое животное оставило какие следы, он знал, где можно искать дикий лук, картофель и шалфей, научил ее выделывать Шкуры.
Каждый день был приключением, а каждая ночь — новым уроком любви. Стойло лишь индейцу прикоснуться к ней, как она тут же оживала, сердце трепетало от радости, кожа теплела, и ее начинало покалывать от нетерпения, губы жаждали заполучить его. Шункаха ласкал, изучал и постигал ее всю от головы до пят, разжигая страсть, которая уже пробудилась в Бриане. Иногда, вначале, она смущалась тем, как ее тело отзывалось на его прикосновения, но Шункаха убедил ее, что в этом нет ничего постыдного. Они женаты, и между ними не должно быть никаких секретов.
Постепенно любопытство Брианы взяло верх над застенчивостью, и она сама начала изучать тело Шункаха, вновь восхищаясь чисто мужской красотой, совершенством его форм. Она никогда не уставала смотреть на Шункаха, зачарованная его силой.
Когда ее скромность исчезла, Бриана начала гордиться тем, что Шункаха находит ее желанной, всегда страстно хочет ее, и прикосновения ее рук доставляют индейцу удовольствие. Это давало ей ощущение власти. Она знала, что может возбудить его, что ее поцелуи заставляют Шункаха дрожать от желания. Бриана становилась все смелее, открыто заигрывала с ним, прибегала к своим женским хитростям, немилосердно дразня его. Потом он брал ее на руки и, меняясь ролями, целовал и ласкал, пока она не начинала постанывать от наслаждения.
Подобно Адаму и Еве в Раю, они резвились на протяжении теплых летних дней, не задумываясь о будущем, Они жили от восхода до заката, принимая каждую минуту такой, какой она была.
Шункаха и Бриана исследовали каньон, прогуливаясь босиком, останавливаясь, чтобы посмотреть на шалости забавных бурундучков, или растягивались на шелковистой траве, чтобы полюбоваться кудрявыми облаками. И очень часто пламя страсти настигало их тут, и они любили друг друга под бескрайним голубым небом, не имея сил разомкнуть руки, быть рядом и не прикасаться друг к другу.
Они каждый день купались в пруду. В первый раз Бриана отшатнулась шокированная, когда Шункаха взял мыло и начал мыть ее груди. Купание считалось интимным делом. Но он быстро потушил все протесты, и она подумала, что никогда прежде не испытывала от купания столько удовольствия, как теперь…
Он отдал ей мыло, и она отплатила ему тем же. Какое замечательное ощущение — тереть намыленными ладошками его мускулистую грудь, и мощные плечи, и длинные руки, и широкую испещренную шрамами спину… Как прекрасно видеть, что глаза Шункаха затуманиваются от страсти, чувствовать, как его тело подрагивает рядом… Она никогда не знала такой радости, такой общей несдержанности, такого блаженного завершения.
Они пробыли в каньоне около шести недель, когда Шункаха сказал, что им придется уезжать.
— Уезжать? — спросила Бриана, не желая расставаться с местом, где они познали такое счастье. — Почему?
— У нас почти закончились продукты, и здесь недостаточно травы, чтобы прокормить лошадей зимой.
Бриана кивнула. У них сейчас было шесть лошадей: две, взятые у дяди, и четыре, принадлежавшие тем ужасным людям, которые хотели надругаться над ней. Оглянувшись вокруг, она увидела, что трава начинает желтеть. И деревья, бывшие совсем, казалось, недавно такими зелеными, теперь приобретали яркие красно-золотистые оттенки осени.
— Куда мы поедем? — спросила она.
— К Лакота.
— В резервацию?
— Нет, я никогда не вернусь туда. Мы присоединимся к Неистовой Лошади.
Бриана ощутила страх от одного упоминания имени. Неистовая Лошадь! Он воевал с белыми, нападая, убивая, преследуя, то и дело ставя армию Соединенных Штатов в дурацкое положение.
Бриана посмотрела на Шункаха Люта.
Он был индейцем, и она нежно любила его, но мысль о жизни среди сотен индейцев пугала.
— Ты хочешь, чтобы мы поехали куда-нибудь еще? — спросил Шункаха.
— Да.
— Куда?
На это у Брианы не было ответа.
— Тогда мы поедем к Лакота, — решил Шункаха.
— Я… я боюсь.
— Мой народ не причинит тебе зла.
— Но они и не будут любить меня, — возразила Бриана.: — Они будут ненавидеть меня, потому что я белая.
Шункаха Люта глубоко вздохнул. В том, что сказала Бриана, была доля правды. Раньше Сиуксы терпели у себя соплеменников Брианы без вражды, но сейчас, когда все больше и больше белых наводняли не принадлежавшие им земли, убивали буйволов, нарушали договоры, их всех ненавидели.