Любовь по обмену. Разрешите влюбиться
Шрифт:
И мне хочется закрыть коробку крышкой, чтобы больше не видеть ее содержимого.
– Полагаю, он не играет в бейсбол… – Надтреснуто говорит он, косясь на шкаф.
Прослеживаю его взгляд и с огорчением замечаю в глубине, за коробками длинную деревянную рукоять. Это Степкина бита… Та самая…
У паники неприятный, металлический привкус. Мне становится плохо, в висках пульсирует, дыхание перехватывает.
– А это… – Джастин снова смотрит внутрь коробки.
Слышу, как он сглатывает. Мужчин обычно не пугают такие вещи, и держится он ровно, но кричащие в глазах непонимание и смятение заставляют меня чувствовать
– Это… в прошлом. – Говорю и сама себе не верю. Мне так страшно, что этот ужас опять повторится, вернется в нашу жизнь, как непрошенный гость, что спина покрывается холодным потом. – И мама с папой не должны этого видеть. Не знаю, зачем Степа это все хранит… – Бормочу себе под нос.
– Можно? – Парень протягивает руку к коробке.
Его глаза излучают спокойствие, и мне даже удается медленно и осторожно выдохнуть. Киваю.
Джастин перебирает вещи, которые лежат внутри. Не торопясь, внимательно разглядывает и негромко хмыкает.
Одежда с символикой футбольного клуба, с тщательно замытыми на ней бурыми пятнами, шарф болельщика, армейские ботинки на толстой подошве, массивный кастет и принтованная балаклава с изображенным на ее поверхности оскалившимся черепом.
– Ультрас… – Тихо говорит парень. – Да?
И это слово режет меня, как острое стекло. Кажется, что, произнесенное почти шепотом, оно разрывает вдруг тишину дома, словно взрыв. Панически прислушиваюсь, и мне уже мерещится топот ног по коридору, а перед глазами встает взбешенный отец, который, задыхаясь от бессилия, орет и орет на брата. И мама рядом – плачет, и ее слезам, таким горьким и безнадежным, нет ни конца, ни края.
Невольно оглядываюсь на дверь. Там никого, она плотно закрыта. Но кровь все равно отливает от моего лица – мне страшно, неприятно и мерзко.
– В первый раз мы услышали об этом два года назад… – Гляжу, как Джастин примеряет кастет, и замираю. – Я услышала. – Понижаю голос до еле слышного шепота. – Степа пришел домой поздно, весь в синяках, лицо было разбито. Я зашла, чтобы что-то спросить у него, и увидела, как он в спешке раздевается и прячет испачканную одежду в шкаф. Думала, что случилось что-то серьезное, но он был так весел… энергичен…
Парень сжимает руку в кулак и ладонью другой руки гладит неровную поверхность кастета, ударяет легонько, потом сильнее. Останавливается, смотрит на меня виновато, снимает железяку и бросает обратно в коробку.
– Прости.
– И это стало повторяться все чаще и чаще. – Кутаюсь в плед, меня знобит. – Родители заподозрили неладное, но брат каждый раз отвечал, что просто подрался. Правду знала только я. Он говорил мне, что в их группировке нет хулиганов, все участники взрослые, образованные люди. Студентов хватало, но были среди них и юристы, и инженеры, и даже предприниматели. Он заверял, что они не бьют витрин, никого не провоцируют, просто поддерживают свою команду, посещают все матчи, устраивают перформансы на трибунах. И даже о драках с другими группировками они якобы договариваются заранее и придерживаются правил – никакого оружия, только кулаки.
– Я уже видел эту символику. – Джастин крутит в руках шарф. – На стадионе. На форме тех парней, с которыми играл в футбол.
– Да. Это наша команда. – Киваю и указываю на вещи. – А такая вот у них «группа поддержки». – Едва
– Две тысячи шестнадцатый. Помню.
– Да. – Смотрю на Джастина пристально. – Степа тоже там был. Чудом не попал в лапы полицейских. А когда вернулся, радостно рассказывал, что жители Европы благодарили их за усмирение британских ультрас, которые каждый год громят магазины, и никто не может найти на них управу. А они вроде как смогли. Герои. Думаю, именно тогда он и вошел во вкус.
Оглядываюсь, пытаясь придумать, куда бы пока деть коробку, чтобы завтра вынести из дома и уничтожить.
– Полгода назад. – Говорю монотонно, будто выпуск новостей пересказываю. – Он пришел домой весь в крови. Шокированный, бледный, оглушенный. Помню, папа рвал на себе волосы и все отчитывал его, отчитывал. Мама вообще чуть с ума не сошла. Степа закрылся в ванной и долго не открывал, а я слышала, как он там тихонько всхлипывает. Как трет мылом одежду снова и снова, шоркает, а потом разбивает стаканчик для щеток о кафельный пол и тихо стонет, собирая осколки. Я ждала почти до утра, чтобы поговорить с ним и узнать, что произошло. В ту ночь… убили его лучшего друга. Никто до сих пор не знает, кто это сделал и как именно.
Закрываю дверцы шкафа, наваливаюсь на них спиной и продолжаю:
– Парень получил удар по голове и умер. Когда поднялась паника, лидер их группировки не позволил Степе остаться рядом с телом, они просто выволоклимоего брата оттуда за шкирку, как щенка. Сбежали. Не хотели нести ответственности. А потом началось расследование. К нам приходили, допрашивали брата, родителей, меня. Снова и снова. Папа каждый раз повторял, что Степа был в этот день дома. И брат ненавидел себя за эту ложь. Он хотел найти виновных, но никто из его «собратьев» не хотел поднимать шума. Ему пригрозили, чтобы держал язык за зубами, а после похорон он и вовсе замкнулся. Винил во всем себя. Отец, боясь, что сын возьмется за старое, велел вплотную заняться учебой, записал в программу по обмену…
– И его тоже отправили подальше от дома. – Джастин сжимает челюсти, на его шее, дергаясь, пульсирует вена. «Два парня из разных стран. Он и Степа. Оба отправлены в ссылку вместо того, чтобы получить отеческое тепло, совет и психологическую помощь». – Так они его спасти хотели? Или наказать?
Он качает головой и шумно выдыхает.
– Степа… выглядел довольным. – Задумываюсь я, глядя на него. – Кажется. – Собираюсь с мыслями, затем делаю предположение: – Возможно, он понял, что это может стать шансом, чтобы отвлечься, решить, что важно в этой жизни. Шансом, чтобы… все забыть и попробовать начать сначала.
После того, как я поделилась с кем-то этим грузом, мне становится намного легче. Я рада, что Джастин меня выслушал. Благодарна ему за то, как спокойно он реагирует. За то, что он согревает своим вниманием мой вечер, прячет свои колючки и выглядит таким настоящим, таким искренним сейчас, в тишине этой комнаты.
Мы замолкаем, и вдруг слышим легкие шаги за дверью.
– Мама! – Догадываюсь я.
Становится тихо.
– Джастин, – раздается снаружи, и она вежливо стучит несколько раз. – Мама… Э… Тут твоя мама звонит… Телефон!