Любовь по ошибке
Шрифт:
До поворота на Светлановский остался один квартал, когда телефон разразился Депешем. На дороге было напряженно, и я подумала: позвоню сама, когда заеду во двор. Но словно что-то заставило ответить.
– Кир, я перезвоню минут через десять, ладно? Подъезжаю к дому.
– Елена, здравствуйте, - детский голос звучал напряженно, словно испуганно.
– Это Ксения. Ковалева. Вы можете к нам сейчас приехать? Прямо сейчас?
У меня потемнело в глазах.
– Подожди секунду, - высмотрев у поребрика просвет, я втиснулась туда.
– Что случилось?
– Папа... он очень злой, и я боюсь, что наделает каких-нибудь глупостей. Я украла его телефон и ключи от машины. И спряталась на чердаке. Нашла ваш номер.
– Подожди, на кого злой? На тебя?
– Нет, на маму и ее мужа. Вы приедете? Пожалуйста!
Я посмотрела пробки в навигаторе. До Озерков красных пятен не было.
– Минут через десять буду. Может, через пятнадцать. Все, пока.
Резко вырулив на дорогу, я едва не подбила белый «Опель».
Спокойно, Лена. Только аварии сейчас не хватало!
На первом же светофоре проскочила в последнюю секунду желтого и умудрилась поймать зеленую волну. Только на развилке Энгельса и Выборгского шоссе зависла минуты на три, нервно барабаня по рулю.
Черт, что там произошло? Что могла устроить эта идиотка, если Кирилл настолько взбесился? Успею ли? У любой машины два комплекта ключей, а вот телефон наверняка будет искать. Не прилетит ли еще и Ксюхе за компанию?
На Елизаветинской я чуть не сшибла мусорный бак и зазевавшуюся собаку. Затормозила у ворот, выскочила, обежала угол, нажала на кнопку звонка у калитки.
Ну же!!!
Открылась дверь, на крыльцо вышел Кирилл, в джинсах и белой майке. Таким злющим я его никогда не видела. Из-за спины выглядывала зареванная детская мордочка.
– А ты откуда здесь взялась?
– он подошел к калитке, щелкнул замок.
– Пап, прости. Это я ей позвонила.
Ксю страдальчески сдвинула брови и трагически-умоляюще поднесла к подбородку сжатые ладони. И, несмотря на то, что в происходящем явно не было ничего веселого, я с трудом сдержала улыбку.
50
Кирилл
Я ушам не поверил.
Что? Твою мать, что?!
– Ксения?
– Пап.
– она кусала губы и едва не плакала.
– Только не подумай, что я это придумала, чтобы больше к ним не ездить.
Я говорил Лене, что легко завожусь, но это было не совсем так. Многое я элементарно пропускал мимо ушей как нестоящее внимания. Но в некоторых случаях действительно хватало полпинка, чтобы взбеситься. Как сейчас. За такие вещи я любого порвал бы в мелкие клочья. Одного этого словечка «федопил» оказалось достаточно, чтобы все вокруг затянуло черно-багровым. Но надо было держать себя в руках. Пока. Сначала выяснить.
– Ксюша, - я сжал в ладонях ее лапки.
– Ничего не бойся, расскажи мне все. Понимаешь, это очень серьезно. Поэтому давай спокойно подумаем, не могла ли ты ошибиться.
– Я тоже сначала подумала, что показалось. Он сказал, что поучит меня плавать, и держал за живот и за попу. Ты ведь тоже меня держал, когда учил. А потом... просто трогал за попу. Уже не в море. Два раза. На пляже. И в гостинице.
Я стиснул зубы - на подходе стоял такой крепкий мат, которым даже с работягами на стройках не разговаривал. Если б этот долбанный во все дыры Гриша оказался сейчас рядом, свернул бы ему шею, не раздумывая и не разбираясь.
– Может, что-то еще было? Или говорил что-то, чего не должен был?
– Нет, пап, больше ничего. Правда. Ты не думаешь, что я сама виновата?
– Что за глупости?
– я едва сдерживался, чтобы говорить спокойно, хотя внутри все кипело.
– Конечно, нет. Ты умница, что сказала. Знаешь, такое не так уж редко бывает. И многие дети боятся, что им не поверят. Или в чем-то будут обвинять. Пока не становится слишком поздно. Хотя ни один ребенок не может быть виноват в таких вещах. Только взрослая. сволочь. Ты маме не говорила?
Ксю посмотрела на меня круглыми глазами, выпятив губу.
– Пап, ну ты что? Маме?! Вот она бы точно сказала, что я все вру. Или что это все ерунда. Я ее спросила один раз, почему Гриша по квартире в трусах ходит. Фу, гадость! А она: а что такого, тепло же.
Если до этого я еще держался, то теперь крышу снесло конкретно. И трудно сказать, с чего больше - с трусов или с Лидиного «ачетакова». Как будто пружина под задницей развернулась. Вскочил, зацепил хлебницу, улетела со звоном вилка.
– Если б ты мне раньше об этом сказала, уже давно не пришлось бы туда ездить.
– Папа, ты куда?
– Ксю вылетела за мной в холл.
– Сейчас выясним, насколько там у них тепло.
– Папочка, не надо!
– Не надо?!
– я схватил с тумбочки ключи от машины.
– Значит, ты все выдумала?
– Нет!
– Тогда надо!
Я уже спускался в гараж, но вспомнил, что права остались в пиджаке. Бросил ключи и телефон на тумбочку, а когда вышел из спальни, там уже ничего не было. И Ксю тоже.
Прекрасно!
– Ксения!
В ответ тишина. Дом, конечно, немаленький, но особо прятаться негде, все равно ведь найду. Что называется, почувствуй себя маньяком из триллера. «Сияние»[1], такую-то мать! Если, конечно, не удрала через гараж во двор и еще куда подальше. Надеется, что остыну, пока буду ее искать? Не в этой жизни. В конце концов, возьму вторые ключи и обойдусь без телефона. Но башку этим двум сукам оторву на хрен. И не только башку.
Я обошел первый этаж, поднялся наверх, заглянул во все комнаты, в кладовку. Уже спускался вниз, когда подсознание маякнуло: а коробки в кладовке раньше стояли не так. Спасибо, моя прекрасная зрительная память!