Любовь по-санкюлотски
Шрифт:
В начале августа 1788 года в государственной казне оставалось всего лишь 400 000 франков34.
Поскольку нотабли не смогли договориться о системе нового налогообложения французов, которая не делала бы различия между представителями различных сословий, назрела необходимость созыва Генеральных штатов35 для того, чтобы разрешить эту финансовую проблему. Ибо только это собрание представителей народа, не созывавшееся с 1614 года, могло утвердить новые территориальные субсидии и принять решение по поводу налоговой реформы, которая могла бы быстро пополнить опустевшую казну. 8 августа Бриен объявил дату созыва Генеральных штатов:
1 мая 1789 года.
Волнение, всегда царившее во Франции, сразу же значительно усилилось. Все стали лихорадочно готовиться к выборам депутатов, которые должны были начать заседания в Версале. Филипп Орлеанский понял, что наступил самый благоприятный момент для проведения широкомасштабного наступления на Людовика XVI. Он попросил Лакло подготовить ему текст, который мог бы послужить образцом для «тетради жалоб», куда, согласно заведенному обычаю, избиратели должны были записать свои требования и пожелания.
Лакло с заданием справился превосходно и некоторое время спустя вручил ему «настоящую бомбу, которой суждено было разрушить многовековую монархию».
Филипп был этим очень доволен. Он разослал этот текст по всей Франции. В тексте была, в частности, статья, в которой говорилось, что, «поскольку все беды нации приходят от единовластия короля, необходимо учредить Конституцию, которая определила бы права короля и права народа». Шестнадцать других статей касались реформы системы налогообложения, уничтожения привилегий, вопросов религии и т. д.
Все эти статьи, излагавшие тактику Революции и которым суждено было однажды быть названными «принципами 1789 года», были вписаны в большинство «тетрадей жалоб»36.
Обрадованный первым успехом, Филипп, по-прежнему подстрекаемый госпожой де Бюффон, мечтавшей более чем когда-либо о том, чтобы переселиться в Версаль, добился избрания депутатом от дворянства в маленьком округе Крепи-ан-Валуа. Этот демагогический жест еще более увеличил его популярность. Затем в голову ему пришла мысль нанять армию провокаторов, «способную поднять в Париже такую смуту и посеять такую панику, что парижане будут вынуждены, во имя их же собственной безопасности, начать восстание»37.
Эта банда громил первое свое боевое крещение получила в Сент-Антуанском предместье 27 апреля 1789 года, когда они распространили среди рабочих мануфактуры по изготовлению цветной бумаги, принадлежавшей некоему Ревельону, лживый слух об их хозяине, якобы заявившем, что человек вполне может прожить на пятнадцать су в день. В то время положение людей было настолько отчаянным, что подобные высказывания были встречены «взрывом негодования».
Не удосужившись даже проверить истинность переданных им слов, рабочие, испытывавшие невероятные трудности с продовольствием в те голодные времена38, стали требовать расправы над хозяином.
– Убить его! Забить как собаку! Сжечь его дом!
Тогда наемники Филиппа направили гнев рабочих на разрушение фабрики. Квартира Ревельона была разграблена, мебель сожжена. На восстановление порядка был брошен полк королевских войск, галопом примчавшийся к месту происшествия. Его встретили камнями, топорами, пистолетными выстрелами, и стычка вылилась в настоящую битву. Вечером начальнику полиции Парижа доложили о том, что на улицах было обнаружено 130 убитых и 350 раненых…
Этот первый бунт возбудил умы и впервые дал парижанам возможность «почувствовать вкус крови». Утром следующего дня в Сент-Антуанском предместье рабочие, всегда жившие мирно, стали носить на носилках тела своих погибших товарищей и говорить:
– Эти люди хотели защитить родину, надо отомстить за них!
И, как писал Жуанар, «у людей сжимались кулаки…». В Пале-Рояле Филипп, Лакло и госпожа де Бюффон могли радоваться.
Революция началась…
5 мая в бывшем зале «Малых забав» Версальского дворца состоялась церемония открытия
Генеральных штатов. Присутствовавший на заседании Филипп сидел вовсе не там, где ему было положено как принцу крови, то есть рядом с королем. Он демонстративно сел среди дворян, придерживавшихся передовых взглядов.
На следующий день он с удовлетворением увидел, что Генеральным штатам суждено было окончательно расколоть королевство. Когда стали проверять полномочия депутатов, между «третьим сословием» и дворянством разгорелся конфликт по вопросу, будет ли голосование проходить персонально или сословиями. Это был ключевой вопрос, поскольку при голосовании сословиями дворянство и духовенство оказывались в большинстве; если же голосование проводить персонально, большинство было бы гарантировано депутатам «третьего сословия», которых было больше, чем депутатов от первых двух сословий, вместе взятых (соответственно 584 против 561).
В течение шести недель шли дебаты, не приведшие ни к какому соглашению. 17 июня по предложению аббата Сиейеса раздраженное «третье сословие», полагая, что именно оно представляло интересы девяноста шести процентов нации, провозгласило себя Национальным собранием.
21 июня после принятия присяги в «Зале для игры в мяч» большая часть духовенства присоединилась к «третьему сословию».
Для того чтобы восстановить статус-кво трех сословий, Людовик XVI был вынужден приказать дворянским депутатам присоединиться к Национальному собранию, которое, немедленно провозгласив себя Учредительным собранием, решило приступить к разработке Конституции…
Филипп и госпожа де Бюффон отпраздновали начало этой смуты.
– Теперь, – сказала очаровательная молодая женщина, – надо, чтобы восстал весь народ и заставил короля отречься от престола.
Герцог Орлеанский немедленно принял надлежащие меры. Вот что писал Монжуа:
«Для того чтобы то, что происходило в столице, в тот же день повторялось по всей Франции, он рассылал во все концы страны надежных людей, которые информировали заговорщиков в провинции о том, какие события должны были произойти в Париже, а также о времени их проведения.