Любовь по-санкюлотски
Шрифт:
Этот певец имел голос гораздо более сильный, чем у Джакомо Давида. Однако же, опасаясь за свое горло, после каждого «любовного дуэта» он тут же покидал постель и исполнял несколько рулад для тренировки горла. Убедившись в том, что с голосовыми связками все в порядке, он снова ложился в постель, где его ожидала Теруань с горящими глазами и страстным ртом.
После нескольких изнурительных ночей любовники уехали в Италию, где Анна-Жозефа вскоре стала любовницей одного банкира.
Тендуччи, который к тому времени напоминал свою тень, был безумно рад тому, что нашелся подходящий повод бросить эту «огненную самку». Скрывшись в Генуе, он без труда набрал свой первоначальный вес.
Предоставленная самой себе, Теруань, как говорится, «пошла по рукам». Кончилось тем, что как-то ночью, устав от постоянных поисков удовольствий, она попала в объятия некоего незнакомца, который «подпортил ей кровь»…
В 1789 году, когда было объявлено о созыве Генеральных штатов во Франции, она находилась в Неаполе. В надежде, что ей удастся испытать сильные чувства, «способные погасить пожиравшее ее пламя», она продала свои драгоценности и отправилась в Париж.
11 мая Теруань остановилась в гостинице «Тулуза», находившейся на улице Старых Августинцев. Для себя она решила, что «будет любить новую родину так же горячо, как любила мужчин».
Немного отдохнув после дороги, она посетила Пале-Рояль, являвшийся центром антимонархической агитации. Затем, надев зеленый костюм амазонки, отправилась в Версаль, где смешалась с толпой народа. Первое соприкосновение с народом принесло ей разочарование: прожив шесть лет в комфортабельных домах, в роскошной обстановке, с прислугой, в аромате духов, куртизанка обнаружила, что народ, из которого она, кстати, и сама вышла, очень дурно пахнет.
Для того чтобы продолжать посещать митинги и собрания бунтарей, которых она находила «страстными», Теруань заказала себе стек, полый набалдашник которого был наполнен ароматическими солями, позволявшими ей, как она выражалась, «нейтрализовать аромат третьего сословия».
После октябрьских событий она начала посещать политические клубы, а 10 января 1790 года создала свой клуб под названием «Друзья закона». Там она могла выступать по любому вопросу, входить в экстаз и, как выразился один историк, «познавать удовольствия любви, возбуждаясь от несчастий народа».
Для Теруань де Мерикур Революция обещала стать источником сладострастия…53
Ранним февральским утром 1790 года Теруань, облачившись в красную амазонку, плотно облегавшую ее тело, заявилась в «Клуб кордельеров» и потребовала, чтобы ее провели в зал заседаний. Стража узнала ее, и двери клуба мгновенно открылись перед ней.
Ее появление в зале было встречено аплодисментами, а Камилл Демулен, верный своей манере выражаться оригинально, воскликнул:
– Царица Савская пришла на встречу с Соломоном 54-го округа!
Теруань улыбнулась и, пройдя мимо плотоядно глядевших на нее членов клуба, поднялась на трибуну. В выспренном стиле она начала говорить пламенным голосом:
– Да, меня к вам привела ваша всем известная мудрость. Докажите же, что вы – Соломон, что именно вам надлежит построить храм и поспешите возвести здание Национального собрания. Таково мое предложение.
Члены «Клуба кордельеров», не сводя глаз с ее хорошо очерченной груди, встали и начали аплодировать ей.
– Разве могут, – продолжала она, – истинные патриоты далее мириться с тем, что исполнительная власть размещается в самом красивом дворце мира, а в то же самое время власть законодательная прозябает в палатках, проводя свои заседания то в «Зале малых забав», то в «Зале для игры в мяч», то в «Манеже», подобно голубке Ноя, которая не смела сесть на землю…
Этот несколько любопытный образ вызвал овацию слушателей. Члены клуба, прекрасно знавшие, куда следовало сунуть руку, аплодировали «красной амазонке».
Раздувая ноздри, Теруань продолжала:
– Последний камень застенков Бастилии был принесен в Сенат, и господин Камю, поместив его в архив, каждый день с восхищением глядит на него; то место, где стояла Бастилия, свободно. У пяти тысяч рабочих нет работы. Чего же мы ждем, знаменитые кордельеры, лучшие люди округов, патриоты-республиканцы, римляне, слушающие сейчас меня?! Скорее откройте подписку по сбору средств на строительство дворца Национального собрания на том месте, где стояла Бастилия!
Франция немедленно последует за вами, она ждет только сигнала. Пригласите самых лучших рабочих, самых знаменитых художников, объявите конкурс среди архитекторов, рубите ливанские кедры, сосны с горы Ида!..
– Рубить, рубить! – вскричали кордельеры, пожиравшие глазами прелести Теруань и готовые разорвать на куски одежду, которая скрывала от их взоров столь очевидные прелести выступавшей перед ними дамы.
Теруань, не догадываясь о том, что своим видом вносит смятение в умы слушателей, продолжала:
– Ах, если бы камни могли двигаться сами, но не для того, чтобы были возведены стены Тебессы55, а для того, чтобы создать храм Свободы! А чтобы украсить это здание, мы должны пожертвовать на это все наше золото и все драгоценные камни. И я первая подаю пример этому!
– Если будет нужно, мы пойдем за вами даже голыми! – воскликнул один кордельер.
– Браво! – поддержал его весь клуб.
– И гражданка – тоже! – добавил один из членов клуба с налитым кровью лицом.
Теруань не подозревала, к чему могла привести ее речь. Полная достоинства, она сказала:
– Вам было сказано: французы похожи на евреев тем, что они склонны к идолопоклонству. Пошлость ощущается чувствами: ей нужны внешние признаки, к которым привязывается ее культ. Отведите же взгляды ваши от павильона Флоры, от колоннады Лувра и взгляните на прекрасную церковь Святого Петра в Риме и Святого Павла в Лондоне. Истинный храм Вечности, единственно достойный ее, – это храм, где была провозглашена Декларация прав человека!
Утверждение по меньшей мере любопытное! Но кордельеры этого даже и не заметили, ибо все до единого были заняты тем, что мысленно раздевали бывшую куртизанку, про любовные похождения которой им было прекрасно известно.