Любовь по-санкюлотски
Шрифт:
И тут же четыре другие актрисы попросили Фабра провести с ними тот же самый курс лечения. Драматург смело устремился в бой. И четырежды одержал блистательнейшие победы. «Когда все пять актрис, полностью удовлетворенные и лишенные сил, были уложены на ковер, Фабр д’Эглантин еще раз захотел доказать, что силы его неисчерпаемы, и спросил у хозяина, пригожа ли на лицо его служанка. Тот ответил, что служанке всего шестнадцать лет и что он сам несколько раз уже вкусил от ее прелестей.
– Позовите ее сюда, – сказал Фабр. – У меня остались еще боеприпасы…
Служанка явилась на зов хозяина. Увидев лежащих на полу обнаженных артисток, она подумала, что Фабр их задушил и, обезумев от страха, с воплями выскочила на улицу. Находившиеся в “Прокопе” полицейские, а с ними и несколько посетителей, услышав ее крики, вломились в салон Дюбара. Поднятый ими шум привел актрис в чувство. Они с некоторым смущением обнаружили, что какие-то незнакомые мужчины созерцают их прелести.
Вскочив на ноги, актрисы устремились к окнам, чтобы прикрыть свою наготу шторами. Полицейские же, извинившись за вторжение, ушли, и вскоре весь квартал знал, каким ужином угостил актрис “Комеди-Франсез” Фабр д’Эглантин…
Увы! Ему суждено было стать жертвой своей повышенной половой потенции, поскольку актрисы, придя в ярость от того, что какие-то незнакомые люди видели их голыми, быстро оделись и ушли, хлопнув дверью, а служанка, потрясенная этим происшествием, закрылась в своей комнате. И бедняге Фабру, сумевшему полностью удовлетворить сразу пятерых девиц, пришлось, для того чтобы самому испытать хотя бы немного удовольствия, отстрелять последние свои заряды с девкой из Пале-Рояля…»58
Естественно, Мария Жоли узнала о том, что произошло на улице Ансьен-Комеди, и это ее крайне возмутило. Она отправила Фабру письмо, в котором сообщила, что полностью порывает с ним. Вот оно:
«Когда я была ослеплена Вами, Ваши манеры и Ваши поступки заставляли меня подозревать, что Вы – человек нечестный. Но я не могла, да и не хотела, заставить себя поверить в это. Следует признать, что Ваше коварство и Ваше злодейство зашли столь далеко, что это даже трудно себе представить. Я более не могу ничего ожидать от такого сердца, как Ваше; я слишком хорошо Вас знаю, чтобы предположить, что в сердце Вашем проснется что-то наподобие чести, что там могут обнаружиться деликатность, честность, эти столь ценные и замечательные качества, обладание которыми Вы с таким успехом умеете изображать, но которых у Вас никогда в жизни не было…»
Получив это письмо, которое навеки ославило его, представив в истинном свете, Фабр д’Эглантин, чтобы забыть про свою подружку, отправился в публичный дом, содержательница которого была одновременно «облегчительницей мошонок и опустошительницей кошельков». И там довел до полного изнеможения трех самых выносливых обитательниц этого пансиона…
Для того чтобы удовлетворять прихоти подобного темперамента, надо было владеть приличным состоянием. А этого-то у актера-автора и не было. И поэтому он использовал любые средства для того, чтобы раздобыть деньги. Революция, о которой столь громогласно говорил его сосед Дантон, показалась ему неожиданной и удачной находкой. Он понял, что, проявив немного ловкости, коварства и нечестности (а небо – свидетель, этого ему было не занимать), он сможет претворить в жизнь свои самые смелые планы. Поскольку терять ему было нечего, он надеялся воспользоваться надвигавшимся смутным временем для того, чтобы обогатиться, поставить в театрах свои пьесы, стать знаменитым и завести таким образом то количество любовниц, которое требовалось его любвеобильной натуре…
В конце 1789 года он вступил в «Клуб кордельеров», членами которого были уже Марат, Шометт, Эбер, будущий «Пер Дюшен», немец Анакарсис Клоотц. В начале 1790 года он был уже секретарем у Дантона. Так началась его политическая карьера.
Он сразу же начал плести интриги, связался с подозрительными личностями и стал использовать в своих целях все связи будущего трибуна. «Его судьба несчастного актеришки, – писал Руссель д’Эпиналь, – сделала из него человека, который хотел все попробовать, все посметь. Для него мир был огромным театром, и он пытался сорвать аплодисменты. Он хотел, не испытывая при этом ни малейшего угрызения совести, стать именно таким типом бессовестного политического деятеля во всей его неприглядности»59.
И как все политические деятели подобного рода, Фабр д’Эглантин сумеет использовать престижность своего положения у кормила власти для того, чтобы уложить в свою постель многих девиц и поставить Францию в затруднительное положение.
Глава 6
Ферсен с любовницей хотят спасти королеву
Друг моего друга – мой друг.
В начале 1790 года, когда некоторые депутаты Учредительного собрания объединились в политические клубы, а доверчивый народ, став жертвой наемных агитаторов, с легкостью вешал любого, кто отказывался кричать «Да здравствует народ!», жизнь монархов в Тюильри была грустной и тягостной. После возвращения из Версаля они были взяты под стражу и оказались пленниками в собственной столице, а Ферсен пожалел о том, что монархи не скрылись в Меце, как им было в свое время предложено.
Оскорбления, которыми обезумевший народ осыпал Марию Антуанетту, были для него ежедневной пыткой. «Влюбляясь все сильнее, – писал Леон Фине, – он всей плотью своей страдал, видя, как обливали грязью существо, бывшее для него всем смыслом жизни».
Весной он почти ежедневно писал своей сестре Софи трогательные письма о королеве. Вот несколько отрывков из них. Они ясно дают понять состояние, в котором находился несчастный Ферсен:
«Я начинаю чувствовать себя чуть более счастливым, ибо могу время от времени свободно встречаться с моим другом, и это немного утешает меня и отвлекает от тех несчастий, которые она испытывает. Бедная женщина. За ее поведение, стойкость и мягкосердечие ее можно назвать ангелом; никто и никогда не мог так любить…» (10 апреля).
«Она достойна всех тех чувству которые Вы можете к ней питать. Она – самое совершенное создание из всех, кого я знаю. Ее поведение тоже совершенно, и оно покоряет всех: я повсюду слышу восхищение ею. Вы не поверите, как высоко я ценю ее дружбу, которой она меня наградила» (12 апреля).
«Она глубоко несчастна, но очень отважна, это – ангел… Я, как могу, стараюсь утешить ее, я просто обязан это делать, она так хорошо ко мне относится…» (21 мая).