Любовь Полищук. Безумство храброй
Шрифт:
Руслан осунулся, стал лысеть и уже тяжело больным вернулся в Коктебель. Слух о несчастье с юношей быстро разошелся по поселку. Достиг Любы. Она поначалу растерялась – не знала, как помочь юноше. Говорила с его мамой, но кроме слез, причитаний и проклятий в адрес врагов сына ничего от нее не услышала. Ни в Коктебеле, ни в Феодосии не нашлось врача, готового победить эту болезнь. Тогда Люба поехала в Урочище, военный поселок, расположенный неподалеку от Коктебеля, надеясь, что там найдет нужного врача. В местном госпитале внимательно выслушали ее, объяснили, что талий относится к ядам военного значения, и прежде чем начать лечение, нужно провести следствие военными юристами, и это займет немалое время, а куда направят на лечение Руслана им неизвестно. В госпитале не было соответствующей лаборатории и врача-специалиста по борьбе с этой болезнью.
Лечение задерживалось на неопределенное время, а Руслан хирел и с каждым днем становился слабее,
– Мне необходимо вылечить Руслана, – сказала она, прямо и честно глядя в лицо врача.
– Я вас понимаю, – смягчился врач.
– Сколько будет стоить лечение? – не смущаясь, спросила у него Люба.
– У нас бесплатная медицина, – неуверенно ответил врач.
– Мне необходима платная! – уверенно произнесла Люба.
Они договорились на одну тысячу пятьсот долларов. Сумму немалую по тем временам. Но об этом не знал ни Руслан, ни его мама. Мальчик постепенно оживал. И вскоре начал выходить на берег моря и продавать отдыхающим художественные миниатюры, выполненные на камне мамой. Но почему-то стоял лицом не к покупателям, а к морю, вглядываясь в очертания горизонта. Последний раз я видел его в 2003 году, бойким подвижным и интересным мужчиной. Знал ли он о том, что его жизнь спасла Любовь Полищук, сомневаюсь. Я никогда не встречал их вместе.
Местный бизнесмен и серьезный историк Борис Яремко собирается написать подробную историю Коктебеля, куда должна войти и статья о спасении Любой Полищук Руслана и фрагменты жизни семьи артистки и ее детей.
После смерти отца Люба привезла маму в Москву. Вместе им было легче перенести эту утрату. Однажды она сказала маме:
– Ты знаешь, мамуля, может, я смогла бы спасти отца.
– Ты? Как?! – удивилась мама.
– Надо было бросить театр, хотя бы на время, на месяц-два, и уехать в Омск. Но мне стыдно признаться, мама, тогда у меня репетиции были в самом разгаре, и я об этом даже не подумала. И режиссер мог бы не отпустить. Дублерши у меня не было. Но попробовать уехать я все-таки должна была постараться. Готовить отцу, гулять с ним, со мною ему было бы легче, веселее.
– И со мною ему было неплохо, и я за ним ухаживала, как могла, – обиделась мама. – А едою моею он всегда был доволен.
– Небось выпивал, – вздохнула Люба.
– Клянусь… – осеклась мама, – только в большие праздники и когда друзья по работе в гости приходили. «Григорий! – звонят, – мы идем. Ты еще живой? Говоришь. Значит, жив».
Шутил: «Кто не курит и не пьет, то здоровеньким умрет!» А врач хороший был участковый. Разве врачи плохими бывают? Его все соседи уважали.
– Врачи бывают разные, – вздохнула Люба. – В Москве я могла бы показать его самому лучшему…
– Не печалься, дочка, человек полагает, а Бог располагает… Каждому человеку свое время приходит… Вот и Гришино пришло. Пусть ему земля будет пухом, дочка. Ты себя ни в чем не вини. За детьми смотри. И сыночек, и дочка у тебя уважительные. Однако не понимаю – почему они не Полищуки. Чем им наша фамилия не понравилась?
– Сын говорит, что не хотел, чтобы его воспринимали как сына популярной артистки. Можно подумать, что я зря репетировала, зря старалась каждую роль отыграть, как самую лучшую. Ведь я поздно ГИТИС кончила. Поздно обучилась актерскому мастерству. И то заочно – это не настоящая учеба. Больше для того, чтобы сдать экзамен. Вот певица такая была Лидия Русланова… Знаешь?
– Еще как, Люба. Она к нам в Омск приезжала. Мы с отцом на оба ее концерта ходили. Переживательная была певица и нас переживать заставляла. О горестном поет – у нас слезы на глазах стоят, о веселом – мы радуемся как малые дети. А ты чего ее вспомнила?
– К тому, мама, что она тоже, как и я, мало училась и говорила, что «тональности берет навзрыд». Через силу, значит. Через огромное напряжение сил. Я также многие роли играла через силу, не мастерством осваивала, а силой воли и интуицией, я тоже пойму, о чем роль, и репетирую, репетирую, пока не получится, как режиссер хочет, пока он не похвалит, а я иногда толком не понимала, как у меня получилось, очень хотела, чтобы вышло, вот и добивалась. А потом от усталости с ног валилась. Вот время и возможности для отдыха почти не было. Я встряхнусь, внутренне соберусь и выпархиваю на сцену, как птица, готовая к полету, и никому в голову не приходило, что несколько минут тому назад я еще не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, даже язык к горлу прилипал. Я очень обиделась, когда сын взял фамилию отца – Макарова. Рассуждал так: если моя мама – узнаваемая актриса, все станут думать, что она будет мне помогать, всюду проталкивать. Значит, пробиваться в артисты надо так, чтобы никто не знал, что он сын Любы Полищук. А что в этом зазорного? Я свое имя ничем не запятнала. Всего добивалась сама. Виду не подавала, что обижаюсь на Алешин поступок.
После войны пара туфель стоила пять тысяч. И дом этот стоил пять тысяч. Для Мариэтты Сергеевны сумма вполне посильная. И она подарила этот дом Мирэль. В 1951 году сюда привезли Сережку. А уж мы с Сережкой сделали дачу подходящим обиталищем для маленькой Мариэтты. Я помню, что после рождения она много болела. Стала нервной. Чересчур быстро стремится к самостоятельности. Недавно нашла у дочери зажигалку и косметику, которая, даже если она подделка, все равно стоит недешево. Она мне объясняет и не без вызова, что экономит деньги на завтраках, и имеет на это полное право. Я ей говорю, что таким правом она обладает, но все-таки лучше потратить деньги, оторванные от своего питания, с большой пользой для себя. И зачем покупать крем-пудру «Макс-Фактор», если у тебя прекрасная гладкая кожа? Маша ко мне прислушивается. И я с ней разговариваю. По всем интересующим ее вопросам: о любви, семье, домашнем хозяйстве, отношении к своему телу. Она иногда краснеет, слушая меня, значит, этот вопрос у нее «назрел» и ей надо объяснить его, если даже придется краснеть мне. Иначе ее в момент «просветят» более образованные друзья-подружки из ближайшей подворотни.
Мать Любы растеряна, испуганно озирается вокруг:
– Больно смело ведешь ты себя с дочкой, Люба. Надо постепенно, чтобы сама научилась разбираться в том, что к чему.
– Когда, мама? Они сейчас в детском саду знают обо всем, что им надо, больше, чем мы знали после окончания школы. С детьми надо разговаривать. Обо всем.
– Я не против, Люба, говори с дочкой, но не так прямо и открыто, как ты, – качает головой бабушка, – в наше время…
– Сейчас другое время, – прерывает Люба маму, – и дети другие, и воспитатели, и по телевизору показывают такое, о чем вы даже к концу жизни не ведали.
– Может быть, – задумывается бабушка, – мы свой век отжили. Я тебе доверяю, дочка. Ты ошибки не сделаешь. Сама стала артисткой. Сама. Без моей с отцом опеки.
– Почему, мама, могу и я ошибиться, – вздыхает Люба. – Но, на мой взгляд, лучше решать вопросы откровенно. У тебя – свое мнение, у дочки – свое. Хорошо. Давай посмотрим. У тебя – свои аргументы, у меня – свои. И есть еще логика, которая и решит, кто из нас прав, в чьих доводах больше пользы. Раньше у нас все отношения в семье разрешались просто и нормально. Ты же знаешь, мама, я родила Машу, когда Алеше было двенадцать лет. И он мне очень помогал. Отпускал нас с Сергеем по делам или отдохнуть, а сам кормил, укачивал и даже купал сестру. Подросла – стал читать ей книжки, рассказывать интересные истории. Стал для Маши большим авторитетом. И со мною, помимо конфликтных ситуаций, она ведет себя как девочка-подружка. Очень любит примерять мои платья. Но главный воспитатель – Сережа, воспитатель строгий и справедливый. Его слово – закон для всей семьи. У меня, Сергея и Алеши пути в жизни почти определены. У Маши есть слух и неплохой голос, который при желании можно поставить. Но в выборе будущей профессии она пока еще не определилась. Главное – она забыла о своей фамилии. То называет себя Машей Цигаль, то Полищук. И я нисколько не обижаюсь на нее. Нас уже знают в Коктебеле все местные люди. И узнали, как я спасла от гибели Руслана. Говорят, что этот факт войдет в историю поселка, и я мечтаю о том, чтобы то, что сделает каждый из нашей семьи, тоже стало доброй историей.