Любовь Полищук. Безумство храброй
Шрифт:
Любовь Полищук относилась к третьему и весьма редкому типу актеров, работающих над ролью во время репетиций, дорабатывающих роль уже после того, как спектакль стал премьерным, потом репертуарным, вплоть до его закрытия, даже потом заряженное когда-то на роль ее сознание могло привести к новому решению той или иной мизансцены и сожалеть о позднем прозрении. И это при том, что Люба была буквально завалена предложениями, текстами пьес, сценариями фильмов и в большинстве из них играла, перелетая из одного города в другой, с концертной площадки на киностудию, она часто давала интервью, которые не любила, отвечала на трафаретные вопросы журналистов о творческих планах, семейном положении и, конечно, о том, собирается ли она выйти замуж или остаться холостячкой, что, наверное, считает наиболее приемлемой для актера жизнью, свободной от бытовых забот и полностью отданной театру.
– Я уже была замужем. У меня растет прекрасный мальчик, – обычно отвечала Люба.
– Значит, уже побывали там! Хватит! – радостно водили по блокноту шариковыми
Люба понимала, что иногда спешит, не дает отдохнуть ни голове, ни организму, соглашаясь играть в слабых малоинтересных ролях. Но тут, видимо, срабатывали остатки комплекса актерской невостребованности, в которой она пребывала несколько мучительных лет, и не раз испытывала безденежье, вплоть до голодных дней. Мечтала сыграть в какой-нибудь роли из пьесы Булгакова. Задорно и с воодушевлением, не чураясь своеобразной философии героини, играла Зою Пельтц в «Зойкиной квартире», но звездной и самой яркой, казавшейся недосягаемой, была для нее роль Маргариты в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». В России и, кажется, в Чехословакии и Польше, играли инсценировки этого романа. В Москве актеры Художественного театра создали гастрольный спектакль «Мастер и Маргарита». Именно для показа в других городах. Само руководство театра считало его неприемлемым для своей центральной и легендарной сцены. И не без оснований. Спектакль игрался без специальных декораций, без соответствующих костюмов и грима, но с участием неплохих артистов, особенно хорош и сочен был артист в роли Воланда, но с явно небулгаковской Маргаритой, роль которой исполняла симпатичная длинноногая молодая женщина с ужимками, более свойственными советской секретарше или недалекой аспирантке, чем божественной во всех отношениях Маргарите, какой представляла ее себе Люба. Тем не менее спектакль собирал аншлаги. Люба видела его в Сочи, в малом зале театра, благо он начинался в четыре вечера, и Люба успевала на свое представление. Она шла на спектакль как на праздник, радовалась, что нашлись умные и смелые люди, решившиеся перевести уникальный роман Булгакова на сцену, вопреки множественным театральным критикам, утверждавшим, что постановка «Мастера и Маргариты» на сцене, даже в кино, невозможна, так как при этом пропадает гениальная булгаковская проза, лучшие мысли и непревзойденные яркие сцены, полные искрящихся фантазий и глубокой философии. На первый взгляд, казалось, что эти критики были правы, настолько своеобразным и трудным виделась инсценировка романа. И наверное, только талантливая и смелая молодежь Художественного театра, кстати, почти не занятая в других спектаклях театра, решительно и неробко заявила о себе, о своих незаурядных способностях, взявшись за работу, по общему мнению, неосуществимую. Полноценного спектакля, конечно, не получилось, на что постановщик и не рассчитывал, но отдельные сцены по мотивам романа явно удались. Тот спектакль был по-своему предтечей любимовского «Мастера и Маргариты» в Театре на Таганке, где удачно переплетались не все, но основные линии романа, и спектакль стал явлением в истории русского театра.
И была актриса, возможно, не одна, была Любовь Полищук, мечтавшая сыграть Маргариту еще до первых инсценировок романа. Она перечитала его несколько раз и вслед за автором повторяла наиболее сильные в ее представлении места из романа: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами! Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его».
Сердце Любы едва не останавливалось, когда она читала эти строки. По своему пониманию жизни, по творческим возможностям она была намного выше материала, который исполняла на сцене. Знала ли она об этом? Думала ли? Переживала и страдала ли от этого? Кто скажет? Заметил ее душевные порывы и возможности молодой кинорежиссер Владимир Кучинский – постановщик фильма «Любовь с привилегиями». Не заметили или не хотели замечать другие кинорежиссеры, живущие вполне обеспеченной жизнью, пробавляясь съемками фильмов о гражданской войне, борьбе с кулаками и басмачами, врагами народа, ставившие бледные трафаретные фильмы о Великой отечественной войне, примитивные кинокомедии, фильмы о послевоенном строительстве на уровне ударной укладки бетона и робкого поцелуя героев в конце фильма. Были исключения, картины страстные, полные боли за нищету людей, воевавшие с бюрократизмом и серостью жизни. Но такие фильмы можно было сосчитать по пальцам одной руки. И кто, кроме самой Любы Полищук, думал о ее судьбе, невостребованном в необходимой мере ее таланте? В общем-то, мало кто. В последнее время – Марк Захаров, Эльдар Рязанов… Хотели дать интересные роли. Но ее на эти роли не утверждали киноверхи. На одном из собраний в Театре «Эрмитаж» Михаил Левитин, докладывая труппе о планах театра, перечислил пьесы и авторов, с которыми театр собирается сотрудничать в ближайшие годы. Послышалось: «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.
– Что? – переспросила Люба.
– «Мастер и Маргарита», – повторил Левитин.
С годами
Сначала на горизонте, а потом все ближе и ближе замаячил жених. Дружа с Любой, я почему-то никогда не задумывался о ее личной жизни. Раз-два, не более, видел первого мужа. Нормальный с виду парень. В личные отношения их не вникал, и вообще чужая личная жизнь для меня была запретной для размышлений. Раз, подумав, удивился, что такая красивая женщина ведет одинокий образ жизни. Может, официально числится холостой, а на самом деле…
В 1978 году, когда я звонил ей домой и договаривался о поездке в Новосибирск, чаще всего трубку брал юноша, почти детский голос сына сообщал мне, что мамы нет дома и когда будет. Несколько раз, может всего один, поднимал трубку молодой мужчина с цыганским или южным акцентом – не помню. Говорил уважительно. А сама она в разговорах со мной о своих поклонниках не упоминала. Это понятно. О таких делах чаще говорят с подругами. И вообще года два с лишним моя судьба сложилась так, что я ни разу не виделся с Любой. Но вот как-то стою я на набережной курортного поселка Коктебель, в разгар жары, прячась в тени, под деревом у столовой Дома творчества писателей, и вдруг ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Поднимаю голову и вижу крупную женщину, беременную, с очень большим животом, а над ним возвышается головка Любы Полищук. Она скользнула по мне взглядом и отвернулась, видимо, не захотела объясняться, и чувствовала себя стеснительно. Ведь последний раз мы виделись в Новосибирске, когда она была стройной и хрупкой. Женщина в положении, подумал я, обычное дело. Теперь года на два выпадает из театральной жизни. О том, кто стал ее мужем, я узнал позднее и не узнать не мог, так как он, как и вся его семья, были старожилами Коктебеля.
Я отдыхал там с 1966 года, почти каждый год, до вступления в Союз писателей жил в частном секторе, а он – в Доме творчества, и сферы общения у нас были разные. Мужем Любы Полищук стал Сергей Цигаль – внук известной писательницы, лауреата Ленинской премии Мариэтты Сергеевны Шагинян, автора нашумевшей Ленинианы. Потом у нее появился в Коктебеле собственный дом. Как произошло знакомство и замужество Любы и Сергея, я узнал из описания одной из ее самых близких подруг – писательницы Аллы Боссарт, к тому же женщины умной и тактичной, а иных подруг, кроме тех, что были под стать Алле Боссарт, в те годы у Любы не существовало. Могла бы еще стать Алена Стрельмах – душевная и трепетная женщина.
В первый раз Сергей увидел Любу в телеспектакле «Эзоп». Увидел женщину античной красоты, как говорили киночиновники, с несоветским лицом, безумно влюбился в нее и без раздумий сказал друзьям: «Это – моя!» И так хотел познакомиться с нею, что быстро разыскал в театре миниатюр у Михаила Левитина. И каждый вечер, когда игрался спектакль «Хармс, Чардамс, Шардам, или Школа клоунов» ходил в театр как на работу. С букетом цветов. Спектакль был своеобразным, с массой режиссерских выдумок, с уморительной до смеха игрой клоунессы Любови Полищук, и смотреть его часто было не зазорно, а даже поощрительно. Тем более для человека темпераментного и обладающего незаурядным чувством юмора. Но весьма скромного и даже стеснительного в таком важном деле, как знакомство с очень нравившейся ему женщиной, к тому же актрисой.
Люба отвечала в одном из интервью: «После развода с первым мужем мы вдвоем с сыном прожили 12 лет. А потом я встретила Сергея – своего второго мужа. Знаете – сначала я его не «разглядела». Но мужчина не должен сдаваться сразу. Он обязан быть упрямым, настойчивым, завоевать женщину. И Сергей меня завоевал. Через какое-то время я поняла, что это – мой человек, что мы совпали».
Алла Боссарт считает, что Любе повезло бы в жизни больше, если бы ее мужем стал какой-нибудь великий режиссер. При ее мощном трагикомическом характере на эту роль лучше других подходил Феллини. «Но им стал Серега Цигаль, художник, врун, болтун и хохотун, больше похожий на нее, чем она сама. И это, думаю я, было самым крупным выигрышем в игре – жизни Любы Полищук», – утверждает Алла Боссарт.
Не буду с ней спорить. Зачем? Во-вторых, с тем, что апробировано одной жизнью, может поспорить только другая жизнь. А где ее взять? Действительно, поначалу Сергей Любе не «глянулся». Тогда его стали обкладывать как волка. «Пол-Москвы включилось в это знакомство. Золотой мальчик из коктебельско-арбатской детской должен быть ей представлен. Серьезно. И по полной форме. Ему сказали, что она любит цыган – якобы в это время у нее с цыганом был роман. Ромэн-роман. Отбить и перебить! И является. Рожа круглая, щеки красные, на голове какая-то чащоба – всей этой красоты с косичкой и здоровенными усищами еще не было. Брючки короткие, ботинки на высоком каблуке и ходит как-то боком, как петух, заваливаясь на сторону».