Любовь Полищук. Безумство храброй
Шрифт:
Я тогда понял Александра Градского и больше не осуждал его. Подобный случай произошел со мною совсем недавно на записи телепередачи «Пусть говорят» с Андреем Малаховым. Тактичный и умный ведущий на предыдущей записи, где я, как и на этой, выполнял роль консультанта, остановил одно мое выступление, заметив, что передача «Пусть говорят» отнюдь не политического свойства. Замечание Малаховым было сделано в аргументированной и корректной форме и убедило меня. Но в последней записи телепередачи о насилии над женщинами рядом со мной появился Владимир Вольфович Жириновский. Нервный, напряженный, готовый к любому эпатажному выступлению, он крутил головой, подыскивая подходящую жертву. Она появилась из-за кулис в виде миловидной девушки и скромного парня. Малахов объявил, что девушка приехала в Москву с маленьким ребенком и стала работать проституткой, а пришедший на передачу парень развозил ее по клиентам. Но такое их взаимодействие длилось недолго. Молодые полюбили друг друга, бросили свои прежние занятия и поженились.
«Что вы скажете на это?» – обратился Малахов к Жириновскому.
Тот скорчил недовольную гримасу: «Проститутка всегда останется
Зал недовольно зашумел. Я забыл о том, что надо иногда быть осторожным, особенно имея дела с таким человеком, как Жириновский. «А ведь вы тоже начинали на панели», – тихо, но уверенно вымолвил я. – «Когда?» – выпучил глаза Жириновский. – «Лет десять назад. Вы стояли с рупором в руках у Кузнецкого моста в районе книжных магазинов и что-то вещали случайным прохожим. Вас охраняли двое крепких и очень похожих по внешности и одежде мужчин». – «Да, я люблю КГБ, – согласился Жириновский. – И это было. Но я говорил правду». – «Возможно. Был мороз, и я вас не слушал, – заметил я. – Вы обещали съездить к парку Сокольники и через два часа вернуться сюда». – «И это было, – кивнул головой Жириновский. – Мало кто где начинал. Но я теперь вице-спикер, а эта проститутка останется проституткой и сутенер сутенером».
Возмущение зала возросло. Еще один консультант передачи, известная киноактриса Людмила Иванова, женщина немолодая и больная, нашла силы подняться с места и заметила Жириновскому, более осторожно, чем я, но веско: «Мне кажется, внутренне вы более лучший человек, чем показываете себя!»
Зал встретил ее слова аплодисментами. И мои – тоже, но убранные при монтаже программы. Тем не менее, я впервые увидел Жириновского, чувствующего себя неловко, не в своей тарелке. После передачи он подошел к Малахову и о чем-то переговорил с ним. После этого инцидента меня больше в телепередачу «Пусть говорят» не приглашали, и я не жалею, что забыл тогда об осторожности.
Человеку, высказавшему правду и не испугавшемуся сильного мира сего, пусть об этом никто не говорит и помнит только он сам, преодолевшему страх, ему теперь действительно ничего в жизни не страшно. Ощутить себя честным, сильным и смелым – большая удача для любого человека. Любовь Полищук не терпела фальши, даже если кривил душой авторитетный кинорежиссер, и не раз теряла роли в фильмах, о сценариях которых говорила то, что думает.
Могла ли представить себе в 1977 году молодая и талантливая Любовь Полищук, что танцуя на равных с самим Андреем Мироновым в фильме «12 стульев», наверняка, забыв об осторожности, стараясь станцевать более ярко, чем он, обретет себе завистливых коллег, что ее заметят соперники по эфиру, возьмут на своеобразный прицел. Спас ее от неминуемой расправы московский мюзик-холл – эстрадный театр со своим штатом, постоянно функционирующий, но не способный найти замену столь красивой и талантливой актрисе, как Любовь Полищук. Она была украшением мюзик-холла и ждала, ждала долгие годы, пока не обустроит в Москве себя и сына и не подготовится творчески к новому шагу в искусстве.
Глава четвертая
Против течения, к тайнам
«Эрмитажа»
Миграция между артистами эстрады и театра существовала с давних времен, с того момента, когда возникли эти концертные организации, и носила в основном односторонний характер – из театра на эстраду, где артисты могли заработать значительно больше. В престижном московском театре «Современник» его ведущие артисты Галина Волчек, Игорь Кваша и Валентин Гафт получали высшую ставку – по 220 рублей в месяц, что мог заработать самый средний эстрадник за счет количества концертов, мотаясь, к примеру, по колхозам и красным уголкам заводов и фабрик. И если уходили артисты из театра, то плененные эстрадными заработками. Некоторые из театральных актеров, облеченные популярностью и званиями, подрабатывали на эстраде в виде разовых концертов, в свободные от спектаклей вечера, а некоторые покидали театр умышленно и насовсем. Театр им. Евгения Вахтангова потерял весьма талантливых и характерных актеров – сатирика Геннадия Дудника и юмориста рассказчика Леонида Усача. Они успешно выступали на эстраде, получили звания заслуженных артистов, но, почти не вылезая из гастролей, исполняя один и тот же набивший им самим оскомину репертуар, резко ухудшали здоровье и актерскую форму. Геннадий Дудник сначала работал на эстраде с другим бывшим эстрадным актером Евгением Яковлевичем Весником, но тот, довольно быстро почуяв, что беготня по концертным точкам чем то свойственна халтуре, снова вернулся в театр. Дудник стал выступать вместе со своей женой, которая, к сожалению, по актерской яркости не способно было заменить Весника, и вновь созданный дуэт стал хиреть буквально на глазах. Из русского драматического театра города Вильнюса переехал в Москву красивый и темпераментный заслуженный артист республики Анатолий Исаевич Югов, работал конферансье на главных площадках, даже создал свой эстрадный ансамбль, где способствовал появлению на эстраде известной русской певицы Ольги Воронец, но в конце жизни, подбив творческие итоги, горько сожалел, что ушел из театра, где играл лучшие роли классического репертуара. Он опустился на эстраде до исполнения мелкотравчатых фельетонов и глупых пародий.
Покинул Большой театр уникальный танцор Владимир Шубарин, создал на эстраде свой коллектив «Танцевальная машина», но, не раскрученный администраторами, недостаточно оцененный зрителями, постепенно заглох и вообще покончил с творчеством.
Подобным примерам не счесть числа. Но тем не менее многие актеры, даже еле сводя концы с концами, упорно держались за свои места в театрах. Популярный артист театра, кино и эстрады, начинавший
– Возможно, – польщенная приглашением мэтра театра, улыбнулась Люба. – Но к вашему театру приписаны несколько сот артистов кино. Среди них легко затеряться.
– Что правда, то правда, – согласился Сергей Александрович, – после кончины «Кэт» даже у меня осталась одна роль в «Дядюшкином сне».
Люба рассуждала логично: она в расцвете творческих сил, но не в начале карьеры, ей нельзя ошибиться, она должна выбрать театр, близкий ее душе и не переполненный популярными актерами, в очередь играющими одну и ту же роль. И театры в Москве совершенно разные, даже по творчески устремлениям, даже по оснащению сцены и бытовыми удобствами для актеров. Евгений Яковлевич Весник в одном из совместных поспектакльных застолий приводил такую градацию театров: «Работал я на эстраде. Пыльная контора. С буфетом типа вокзальной забегаловки. Зарплату приходится выбивать, стоять в очередях днями. Только первачам, к примеру, Утесову, Шульженко, Ружене Сикоре, Шурову и Рыкунину, Мирову и Новицкому, а потом и мне, кассир лично привозил деньги домой. За хорошую благодарность. И при этом в самой конторе царят шум, беготня, при встрече все друг с другом целуются, а потом отходят в сторону и отплевываются. Мерзкая обстановка. Потом я перешел в Театр сатиры. Это уже не контора, а что-то подобное главку. Беготни тоже хватает. Но не в таком бешеном темпе, как в Мосэстраде. Есть секретарша. Отдельно – машинистка. Есть приемная художественного руководителя, и к нему можно попасть на прием. Есть художественный совет. Действующий! Приличный буфет со спиртным из-под полы. В вестибюле висит расписание спектаклей и список участников. Ну прямо главк! А теперь я работаю в Академическом Малом театре. Тишина. Никто резко не повышает голос. Говорят тихо, но слышно и понятно о чем. Ковры иногда чистят, раз в год. Буфет с горячими блюдами функционирует. Коньяк наливают без наценки. Это уже не главк, а министерство. Сюда без пропуска с фотографией не пустят. В гримерных стоит новая мебель и по радио сообщают, через сколько минут тебе выходить на сцену. Домой могут отвезти на машине, репертуар бывает старомодный, впрочем, как и не нова режиссура, как и игра большинства актеров, но это министерство, как ни посмотри. А в министерстве перемены и новизну не любят. Хотя играть приходится по старинке, но чувствуешь себя если не артистом-новатором, то приличным и уважаемым человеком. Кстати, там и звание быстрее, чем в другом месте, отхватить можно, даже телефон и квартиру пробить. Одним словом, Министерство!»
Люба с улыбкой и удовольствием слушала полупьяные разглагольствования маститого артиста, но мыслила о театре, о творческом настрое в нем, зависящем от главного человека в театре – от режиссера, его художественного руководителя.
Слух о том, что Любовь Полищук – звезда мюзик-холла – собирается уходить из театра, быстро распространился по эстраде, хотя Люба ни с кем не делилась своими планами. Наверное, этому способствовало ее более свободное поведение, без унижения перед начальством и радостное состояние, в котором она пребывала даже при отнюдь невеселых обстоятельствах. Завистники шушукались:
– Неужели в артистки возьмут? Или в любовницы? А может, на совмещение профессий? Вот Полищучка! Вот хищница! Такие, как она, всегда пробиваются, куда хотят. А сына куда денет? Оставит в интернате? А вдруг найдется такой влюбленный дурак-режиссер, что возьмет ее с сыном? Это уже будет слишком. Для этого надо найти очень большого дурака. Или мужика с вредным комплексом. Оглянитесь вокруг и увидите, что сейчас почти каждый мужчина – или дурак, или сквалыга, или пьяница, или импотент. Или комбинация из этих качеств. Это сейчас улыбается Полищучка. Посмотрим, что с нею будет через месяц-два. Но внутренне даже завистники отмечали смелость и настойчивость Любы, уходящей с пригретого места, с неплохой зарплаты в неизвестность, черт знает куда, в дотационный нищий театр. В Художественный без блата и протеже наверняка не возьмут. «Поплыла против течения девушка, – ухмылялись завистники. – Увидим, куда ее прибьют волны, не разбиться бы ей при этом о прибрежные камни! Костей не соберет». При этом некоторые коллеги Любы знали, что есть актеры, как суперклеем приклеенные к своим, не ахти каким театрам, от которых их не оторвешь даже силой, даже неприглядной нищетой, живущие с гардеробом из трех рубашек и вконец изношенным костюмом с блестящими от носки локтями. Чего это их в театре держит? Чего? Неужели наивная честь служить Мельпомене? И если вдруг пускаются в плавание, то к кормилице-эстраде, а эта Полищучка поплыла против течения. Против течения! Наверное, рехнулась после стакана! Или кто-то из недоумков любовников надоумил?!
Мой любимый писатель Михаил Афанасьевич Булгаков утверждал словами одного из свои героев о том, что «рукописи не горят». Не думаю, что он считал, что так происходит со многими рукописями в реальности. Обожествляемый им писатель Николай Васильевич Гоголь самолично спалил второй том «Мертвых душ». Сам Михаил Афанасьевич уничтожил свои первые пять пьес, считая их несовершенными и не достойными внимания зрителей. Одну из них – последнюю – мне удалось найти в виде суфлерского текста во владикавказском драматическом театре. Пьеса называется «Сыновья муллы», один из которых после революции примкнул к большевикам, другой остался белым офицером. Но после откровенной беседы братья решают не воевать друг с другом, а вместе создавать для людей, независимо от своей партийной принадлежности, более лучшую жизнь.