Любовь Полищук. Безумство храброй
Шрифт:
Видимо, омская Аня, дочь бывшего губернатора, о жизни которой ей не раз ведала мама, постепенно исчезала из сознания Любы, и она брала пример с тех современных женщин, примадонн, что ныне окружали ее. Но тяга к искусству, верность ему и заложенные от родителей доброта и честность не покидали актрису.
Следует признаться, что я привез в Новосибирск Любовь Полищук, хотя и не обозначенную на афише и не популярную актрису, но сразу узнаваемую зрителями после того, как я объявлял, что в фильме «12 стульев» она, лихо танцуя с Андреем Мироновым, пробивала стеклянную стену магазина. Зал после моих слов сразу оживал, глядя на Любу, как на хорошо знакомую и любимую киноактрису. Фильм прошел совсем недавно, и танец Любы и Андрея запомнился зрителям. В этом танце был и,
Сделаем скидку на молодость, горячность сына, искренне любящего кино и защищающего имеющуюся там охрану труда. Не будем приводить не единичные примеры, при которых актеры гибли на съемках. Достаточен один – смерть Евгения Урбанского, работающего без дублера при съемках опаснейшего для жизни эпизода. Обратимся к рассказу самой Любови Григорьевны Полищук. В одном из своих последних телеинтервью она четко заявила о том, что этот эпизод повторялся 14 раз (!). Было сделано четырнадцать дублей. Наверное, при особом желании копии их можно разыскать. И, честно говоря, не многовато ли дублей? Четырнадцать?! Для фрагмента танца?! И теперь главное – люди послевоенного времени и более молодые – возраста Полищук – хорошо помнят тогдашние гимнастические маты – грязные, потные от постоянного употребления и набитые сбившимися в комки, представляющие собою спрессованные и промокшие от пота куски ваты, доведенные до крепости камня. Даже легкое падение на один из них было ударом для организма. Приехавшая вскоре после этих съемок фильма «12 стульев» в Новосибирск Люба Полищук редко выходила из номера – побаливала спина. И потом прихватывала, но она никому об этом не говорила. Лишь однажды, корчась от боли перед выходом на сцену, пожаловалась мне на то, что корежит спину. Узнав о том, что произошло с нею на съемках, я написал сатирический рассказ, напечатанный в журнале «Крокодил», рассказ по мотивам произошедшего с нею.
На нашей улице снимали какой-то фильм. Люди окружили место киносъемки. И я остановился. Вижу – переходит улицу красивая актриса с портфелем и в мини-юбке.
– Уберите руку! – раздается голос человека с трубой. – Повторите эпизод.
Актриса приводит себя в порядок, отряхивает от пыли юбку, поправляет прическу. Снова переходит улицу и на нее опять наезжает машина. На этот раз толкает основательнее, так, что портфель из рук женщины вырывается и отлетает метров на пять. Молодой человек выпрыгивает из машины и бежит за портфелем.
– Куда вы?! – кричит Труба. – Вернитесь к студентке! Быстрее!
– А как же она без портфеля? – удивляется молодой человек. – Без него никто не поймет, что она студентка.
– Не ваше дело! – повышает голос труба. – Повторить эпизод!
– Подождите! – просит актриса и массирует ушибленный бок.
– Ждать нельзя! – кипятится Труба. – Скоро зайдет солнце!
Машина опять наезжает на студентку. Прямо натыкается на нее. Актриса после этого падает и даже подняться не может. Молодой человек в растерянности. Труба ругается нечленораздельно. Не знает, что делать. Тогда я перелезаю через ограждение, подходу к девушке и помогаю ей встать.
– Вам очень больно? – спрашиваю.
– Очень, – кивает головой актриса. – Но перелома, наверное, нет. Нога не треснула. Попытаюсь сыграть еще один дубль.
– Смотрите. Ваше дело, – говорю я. – Но мне кажется – на сегодня хватит. Надо отдохнуть и перевязать рану на ноге.
– Спасибо, – говорит актриса, поднимается с трудом, идет, прихрамывая, и вздыхает: – Работа у нас такая. Надо снова лезть под машину.
Водитель открывает дверцу машины и показывает Трубе на часы:
– Работа кончилась.
– А солнце еще светит! – восклицает режиссер и обращается ко мне. – Вы умеете управлять машиной?
– Права есть.
– Тогда помогите. Сделайте хотя бы пару наездов на эту актрису.
– Не могу, – отказываюсь я. – У нее уже травма. К тому же наезжать на женщину – как-то неудобно.
– Пустяки! Нечего стесняться! – кричит режиссер. – Девочка даже не заслуженная артистка. Даже не из нашей киностудии. Ну, получит она еще пару синяков или ссадин. Что из этого? Зато какой выйдет эффектный кадр. Его будут смотреть миллионы кинозрителей. И с восхищением!
– Извините, – говорю я Трубе, – но если я этот кадр увижу, то мне будет весьма грустно. Извините, но я на эту женщину наезжать не буду.
– Размазня! – махнул на меня рукой режиссер и рявкнул в трубу: – Приготовиться! Наезд на героиню. Дубль восьмой! И тут же, если не очень удастся, то девятый!
А я побежал к телефону-автомату и вызвал «Скорую». Минут через десять к месту киносъемки подъехала машина. Врач поспешил к лежащей на асфальте актрисе, а Труба подошел ко мне яростно прошипел:
– Черт бы вас побрал! Такой кадр упустили! Такой эффектный кадр!»
Я понимаю, что сгустил в этом рассказе краски, что эффектное падение Любы Полищук на маты было не столь опасным для нее, как наезд машины на мою героиню. Но доля опасности для здоровья не миновала тогда Любу, и пусть первопричина ее коварной болезни была совсем иной, но есть в этом факте повод задуматься об охране труда артистов и не только.
А вообще-то моя с нею поездка в Новосибирск прошла без особых тревожных и опасных приключений. Отлет самолета из Москвы перенесли с 10 вечера на восемь утра.
– Возвращаться домой нет смысла, – резонно заметила Люба, и тут же, набросив на голову капюшон дубленки, улеглась на деревянную лавку, подложив сумку с вещами к ногам. Я последовал ее примеру. И мы не прогадали. Самолет отправили на два часа раньше, чем обещали. Четыре часа лета и мы приземляемся в Новосибирске. За бортом 15 градусов мороза. Люба выходит на трап и лихо сбрасывает капюшон с головы.
– Что ты делаешь, Люба? Сильный мороз! – говорю я.
– Ничего, я привыкла, я сибирячка! – гордо улыбается она, подставляя лицо лучам яркого, но явно не греющего солнца.