Любовь после никогда
Шрифт:
— Который сейчас час?
— Рано. Солнце еще не взошло, — и мы оба обучены работать с дефицитом, когда дело доходит до сна.
— Не имеет значения. Мне пора идти. У меня сегодня пресс-конференция, — говорит она.
— Ты даже не знаешь, который час, — возражаю я, борясь с желанием затащить ее обратно в постель и снова трахнуть. И снова.
— Деван напишет мне. Где мой чертов телефон? — Лейла выскакивает из кровати, стоит обнаженной в комнате и кружится в поисках своего дерьма. — Габриэль…
— Наверное, оно
Нам не нужна была одежда.
Она бросается в ванную и стонет. — Боже мой. Посмотри, что ты сделал с моими волосами. Ты все испортил.
Хорошо, что она здесь не видит моей улыбки. Я бы точно получил пощечину.
— Так тебе очень идет, дорогая.
— Теперь мне придется это исправить. Это займет у меня целую вечность, — на мгновение наступает тишина, вероятно, пока она ищет свой телефон, а затем раздается возмущенный визг. — Чёрт. Пресс-конференция запланирована на десять. Не говоря уже о миллиарде сообщений от Девана, в которых говорится, что я оставила его в больнице.
— У тебя есть время.
Я откидываюсь на подушки, смотрю в потолок, дышу ровно. Даже чертовски блаженно.
Она возвращается в спальню, держа свою одежду двумя пальцами на здоровом расстоянии между ними и телом. Дерьмо. Я должен был уничтожить их. Надо было сделать что-то другое, а не позволить себе отвлечься, потому что теперь она смотрит на кровь своей подруги в холодном свете дня. Сушеная, коричневая, жесткая.
Она избегает смотреть на них и бросает их в изножье кровати. Я предполагаю, что она собирается развернуть еще одну агрессивную критику, чтобы отвлечься от потери, но вместо этого говорит: — Знаешь, произошло еще одно убийство. Сразу после того, как мы вчера вечером покинули «Доки на Марки». Я вернулась со своим напарником. Это большая шишка.
Я думал, что, возможно, будет трудно воспринимать ее всерьез, поскольку она стоит там с выпяченной грудью, но даже без одежды она вся в делах.
— Что ты имеешь в виду под словом «большая шишка»? — я принимаю сидячее положение, простыни накрывают мою нижнюю половину.
— Сын сенатора Уилсона, — отвечает Лейла.
Я замираю. Лысый мужчина, отвечающий за торговлю наркотиками, дошедший до убийства, на самом деле не является большим сюрпризом. Но какого черта здесь делал сын сенатора-плейбоя?
Это поднимает ставки слишком высоко для комфорта.
Лейла выгибает бровь, глядя на меня. — Ты собираешься меня отпустить?
Я качаю головой, чтобы очистить мысли. — Ты большая девочка. Ты знаешь, как себя вести.
Я не могу сказать, разочарована она или нет.
Она приближается к краю кровати, по-кошачьи ползет по простыням, пока не оказывается передо мной. Затем она снова опускается на корточки.
— Это… странно, — признается она.
Я издаю смех. — Ты сказала, что у меня грязный рот.
— Ты рассказал мне
— Ты стала более уязвимой, — говорю я.
Она проводит рукой по копне темных волос, ее глаза мягкие, но настороженные. — Это не та позиция, к которой я привыкла. Это больше, чем я делала с людьми раньше. Я не совсем уверена, как действовать, и знаю, что собираюсь натворить полный бардак.
— Если ты думаешь, что мне станет лучше, то ты заблуждаешься. Моя история — это шутка, дорогая.
Мое сердце сжимается, когда она тянется и кладет свою руку на мою. — Секс был больше, чем просто секс.
Она хочет, чтобы я сказал здесь что-то, чтобы не согласиться с ней. Она права, и мы оба это знаем, но слова все равно застревают где-то в моем горле, потому что признание этого кажется слишком большим для комфорта. Это похоже на шаг в направлении, из которого я не смогу вернуться в случае необходимости. Направление, в котором я больше ничего не контролирую. Ни моя жизнь, ни мое будущее, ни моя безопасность. Ничего из этого.
И все же мысль о сексе с кем-то еще в этот момент вызывает у меня тошноту.
Она доверяет мне.
Я доверяю ей.
— Мы находимся в адской фазе медового месяца, — вежливо говорю я. — Не так ли?
Она смотрит на наши скрещенные руки, а затем дарит мне милую, неземную улыбку, которой я ни капельки не доверяю. Лейла провела языком по нижней губе. — У таких людей, как мы, не бывает медового месяца. Это неестественно, и очень скоро я собираюсь сделать что-нибудь, чтобы саботировать это, знаю я это или нет.
— Нет, мы не получаем сияния медового месяца, поэтому нам приходится довольствоваться отличным сексом.
Это факт жизни, который мы оба неоднократно внушали нам обстоятельствами. Неважно, как часто вы пытаетесь обмануть себя, ожидая чего-то хорошего. Плохое всегда случается. Мне страшно сказать Лейле, что она, возможно, единственное хорошее, что у меня было в жизни, и эта чертова комбинация нас двоих работает только из-за этого. Она такая же сумасшедшая, как и я. Если вы окажетесь в этом свободном пространстве, пути назад уже не будет.
— Что бы ты сделала, если бы я попросил тебя не проводить пресс-конференцию? — я выхожу из себя. — Сможешь ли ты это сделать?
— Почему ты хочешь, чтобы я это прекратила?
Тот факт, что она спрашивает меня, не срываясь, о чем-то говорит. Я не тот человек, который опирается на веру или надежду. Я знаю, что лучше не верить, что, когда дела идут хорошо, так и останется.
И никто из нас не настолько глуп, чтобы думать, что вся эта ситуация не разразится торнадо.
— Я не думаю, что для тебя или твоего участка будет хорошо, если Бродерик окажется в центре внимания твоего. И именно это произойдет, если ты прийдешь на эту пресс-конференцию, — говорю я ей, убирая волосы с ее лица.