Любовь? Пожалуйста!:))) (сборник)
Шрифт:
“Своими длинными, крепкими, с кустиками черных волос, грубыми пальцами, – пишу я, – он берет мясо кусочек за кусочком, отправляет в рот и с наслаждением жует, прихлебывая из кружки. Я вижу, как в такт движениям челюсти дергается его борода, а веки его чуть прижмурены в удовольствии, как у наевшегося кота. Затем он тщательно облизывает палец за пальцем и, наконец, берет салфетку”.
Я не видел этого, но примерно так представляю себе Егора. Обыкновенно люди с таким, так сказать, имиджем, обиженные судьбой и не пригретые Богом, с удовольствием рассказывают о себе, своих обидах, ищут собеседника, делятся сокровенным… Он скрытен. Что ему скрывать?
Сколько раз я давал себе слово бросить курить. Нужно встать, распахнуть окно… Светает. Пятый час утра, пора спать. Что меня еще волнует: как лихо Настенька обращается с сигаретой. Когда она успела этому научиться? Я совершенно потерял Настеньку… Ладно, решаю я, никуда не денется мой Егор. Пора спать. Моя Настенька уже мирно дышит. Оголенное плечико я прикрываю махровым одеяльцем, снимаю штаны и сам ныряю под одеяло. Как приятно пахнут ее волосы, ее кожа… Настенька лежит совершенно нагая, голенькая… Боже, какое все-таки это счастье!
Я беру свою Настеньку, беру голенькую, сонную и просто тающую, таящую в себе тихое блаженство. Ах, Настенька… Дался мне этот хромой бомж. Наваждение какое-то. А моя Настенька, ах, проказница! все еще в осаде дивных снов, пробуждается только своей юной плотью, сладко постанывая и что-то тайное лепеча своими прелестными губками. Что же ей снится? Какая тайная сила набрасывает ее на меня сонную, с закрытыми спящими ресницами? Тайная сила инстинкта?
Никакие потуги воображения не сравнимы с пастелями живой жизни. Нужно быть сумасшедшим или просто гением, чтобы соперничать с творчеством всевышнего. Я не гений (и, конечно же, не сумасшедший), и мое утлое воображение нуждается в подсказке. Всю неделю вечерами я пишу, читаю, рассказываю Настеньке о Егоре, приучая ее к мысли, что он уже входит в наш дом, живет с нами, на что она по-прежнему морщится, покуривая. Но и привыкает. Бывает, что она даже не слышит меня, и меня это не обижает.
Мне ведь нужно выговориться. В пятницу, как всегда, я даю деру с работы и мчусь в кафе.
Это какой-то рок…
Егор ждет меня. Все-таки ждет. Не думаю, что я для него только объект для насмешек, что только забавы ради он пришел сюда и вот даже привстал, подавая руку. (Почему левую?). Я знаю этих спесивцев, этих честолюбивых гордецов.
– Как вас зовут? – спрашиваю я вместо приветствия.
– Семен…
Только теперь, когда наши руки встречаются, я отвечаю на свой вопрос (почему левую?): мозоль. Я ощущаю просто деревянную твердость всей правой ладони, но никакой силы не чувствую. Просто легкое, дружеское рукопожатие первого знакомства. Как же он скрытен. Не выдают его и глаза. Но ведь зачем-то я ему нужен. Что если он почуял во мне художника и, став героем моего романа, надеется найти признание у соплеменников?
Желание славы ведь немногих оставляло равнодушными. Я никогда не поверю тому, кто станет утверждать свою независимость от признания.
Конечно же, он ждал меня. Это чувствуется по тому, как он тотчас называет свое имя, да и глаза его оживают. Вот они уже улыбаются.
– Присаживайтесь…
Я не настолько безразличен ему, как он хочет это представить. Я не верю, что он отказался от борьбы за какую-то только ему известную идею. Наверняка, не раз битый жизнью, он только затаился на время, притих в позе готового к прыжку барса.
– Ну как поживает ваш роман? Вы еще не отказались от мысли…
– И не откажусь.
Я вижу, что такой ответ его вполне удовлетворяет.
С карандашом и блокнотом в руке подлетает официант: чего изволите? Он стоит и выжидательно смотрит на меня. А я подаю Семену меню, которое он берет и, даже не взглянув на него, кладет на стол.
– Еще пива, – говорит он. – Вы располагаете временем?
Значит, он все-таки решился рассказать мне кое-что. Ну что ж, прекрасно. Писать роман вдвоем куда проще. Хотя я могу ошибаться.
– Знаете ли, – в задумчивости произносит Семен, когда официант удаляется, – я, пожалуй, соглашусь стать вашим героем.
Да ты, голубчик, уже согласился!
– Единственное условие – мне нужно быть уверенным, что у вас действительно есть этот самый писательский талант, а изящная словесность – ваше призвание. Иначе нет никакого резона…
– Я согласен.
– Не торопитесь соглашаться. Писательство – это тяжкий труд, и просто так, с кондачка, ничего не получится. Вы хоть страничку уже написали? Дайте взглянуть. Говорит он медленно, с трудом выискивает в своей большой кудлатой голове нужные слова, помогая им выбраться наружу угловатыми движениями больших рук.
– И вот что интересно…
Роясь в сумке, я выжидаю: что же такое интересное он может преподнести миру?
– Давайте…
Ему не терпится взглянуть, он тянет левую руку. Я достаю из папки лист, первый отпечатанный лист, даю ему. Пока он читает, я наблюдаю за ним, за движениями его глаз, за тем, как он шевелит губами, пробуя на слух каждое слово.
Ну что? Ну как?..
Я жду, не смея проглотить кусок, произнести слово. Очень важна для меня его оценка. Может быть, зря я рискнул дать ему такой сырой текст?
– Экхе-экхе…
Это недовольное покашливание еще раз убеждает меня: зря. Он дочитывает до конца страничку и переворачивает ее, надеясь обнаружить продолжение текста на обороте.
– Есть еще?
– Пока все…
Семен откидывается на спинку стула и неожиданно зевает.
– Простите, – говорит он, – я плохо спал.
– Бывает…
– Экхе-экхе… – снова кашляет он, о чем-то думая, а я пытаюсь разгадать в этом кашле его оценку, его приговор. Почему я думаю, что на его критику можно положиться? Довериться первому встречному в деле, которое собираешься ставить на карту жизни – это ли не легкомыслие с моей стороны?
– М-да, гм…
Он испытывает затруднение, ищет слово. Боится обидеть?
– А почему вы, собственно говоря, так стараетесь не писать правду? Ловчите, жульничаете… Не нужно ерничать. Вы делаете из меня…
Он не отвергает с ходу написанное. По одной-единственной страничке ничего определенного сказать нельзя, но он ведь не отвергает ее с ходу! Значит – все в порядке?
– … а тон выбран верный, стиль мне тоже нравится…
Значит, все в порядке!
Семен возвращает мне лист и принимается за колбаски. Он еще что-то говорит о стиле, о эмпатии и мовизме… Ему нравится этот поток сознания, говорит он, который отличается от классического письма тем…