Любовь? Пожалуйста!:))) (сборник)
Шрифт:
– Здравствуйте.
Иногда он подает левую, но когда особенно расположен – всегда правую. На нем генеральские штаны с красными лампасами, а на ногах – войлочные шлепанцы. На бал-маскарад собрался?
– Так что там у вас стряслось?
Мы входим в большую, просторную, совершенно пустую комнату с досщатыми стенами, где только стол стоит у окна и стул. На окнах приспущены жалюзи так, что солнце освещает лишь прямоугольники на белом паркетном полу. Этого света, отраженного от пола, достаточно, чтобы увидеть на стене ружье; а в углу – едва тлеющий камин. В такую-то жару! Семен берет еще один стул, приглашает сесть.
– Мне нечем вас угостить…
Он садится напротив, вытянув свою несгибающуюся в колене ногу, пристраивает палку к столу.
– Хотите молока?
– Да, с удовольствием… Я и правда, с наслаждением выпил бы чего-нибудь. Например, холодного пива. Сойдет и молоко.
– Илья, – вдруг орет Семен, – а, Илья… Какой у него зычный, властный голос.
– Да, барин…Илья – мужик в старом военном мундире, появляется невесть откуда и, приложив руку к виску, стоя навытяжку, произносит:
– Ссушшвасс…
Цирк какой-то. Зачем Семену понадобилось разыгрывать передо мной это представление? Я с удивлением рассматриваю Илью, затем перевожу взгляд на хозяина.
– Графин с молоком и две чашки.
– Да, барин…
Когда Илья исчезает за дверью, Семен говорит:
– Мой, так сказать, денщик, экхе-экхе…
Я затрудняюсь что-либо ответить, сижу, помалкиваю. А что тут скажешь? Денщик так денщик. Шутка, на мой взгляд, не совсем удачная. Но по выражению лица Семена да по тону его голоса нельзя сказать, что он шутит. Так что же, все это на полном серьезе? Или меня все-таки разыгрывают? Или всем этим Семен пытается расшевелить мое воображение? Мне интересно, что же будет дальше.
– Илья работал у моего отца, – поясняет Семен, видимо, заметив мое замешательство, – а когда отец умер, я взял его к себе.
Мне, собственно, до Ильи нет никакого дела.
– Теперь вот живем вдвоем… Это вам должно быть интересно.
Нельзя сказать, что я потрясен увиденным, но какая-то таинственность витает в этом доме.
Позднее, когда этот загадочный хромой со своим денщиком неведомо каким образом ворвутся и круто изменят мою жизнь, воспоминание о сегодняшнем дне не раз еще будет надрывать мне сердце.
– Вы заметили, какое у него лицо? Кровь с молоком.
Я не успел его рассмотреть.
– Он болен. Небольшое помешательство. Но никому не докучает, нежен и тих. Он может часами слушать меня, не шевелясь. Никто из вашего окружения на такое не способен, не так ли?
Да, это правда. Но неужели Семен способен часами рассказывать! О чем?
Как всем нам недостает тихого помешательства. Не в первый раз я замечаю, что Семен отделяет себя от своих соплеменников. Он, и правда, не живет их заботами. А чем? Я до сих пор не могу ответить на этот вопрос.
У меня мало времени. Я заскочил на минутку и не намерен засиживаться… Почему я не удовлетворился телефонным звонком? Мне зачем-то нужно было видеть Семена. Меня так и тянет к нему…
– Значит, вы с Ксюшей уезжаете?..
– С Настей…
– Ах, ну да, с Настей… Простите. Мы до сих пор с нею не знакомы.
Это дело поправимое.
– Вы прочитали главу?
Я решаю повернуть разговор в деловое русло. Что он скажет по поводу написанного? Как оценит?
– Да, знаете ли, недурно. Я прочитал в тот же вечер…
Бьют часы. Откуда-то из-за угла доносится их размеренный бой, который обрывает Семена на полуслове. Он ждет.
– Недурно, – снова произносит он и умолкает.
Эта похвала приободряет меня. Я закидываю ногу на ногу, роюсь в сумке в поисках сигарет. Затем достаю ручку и блокнот. В камине, видимо, вспыхивает поленце, озаряя задымленную кирпичную кладку, и кажется, что это лаз в преисподнюю.
Семен смотрит, как я вожусь с сигаретами, ищу зажигалку и, когда предлагаю закурить ему, произносит:
– Спасибо, не курю.
Я помню, с какой жадностью он набросился в кафе на мои сигареты и вдруг – “не курю”.
Я тоже не прикуриваю, ослабляю лишь узел галстука.
– Мне ведь не важно, как вы пишете и совершенно безразлично, будет ли герой похож на меня. Правду сказать, я ни на йоту не сомневаюсь, что художественного шедевра из вашего романа не получится. Чутье у вас есть, но пишете вы лубочно. Ни один издатель не возьмется… Да и не время сейчас…
Семен не уточняет, какое сейчас время. Он просто умолкает на полуслове и думает о своем.
– Знаете, – произносит он затем, – у меня давно закрались сомнения: у нас ничего не выйдет. Вам не кажется, что мы зря теряем время?
Мне не кажется.
– Я уже несколько раз сам порывался написать об этом. У меня даже кое-что сохранилось, такой дневничок. Все не то…. Нужно нечто такое… Да меня и публиковать не станут. Издатели, знаете ли, измельчали, стали пугливыми и жадными. Это ясно, всегда так было… К тому же стать профессиональным писателем в пятьдесят лет… Даже если бы вы были графом или, скажем, князем… Уверяю вас, это очень трудно.
Я закуриваю. Мне не нравится его тон, его пессимистические прогнозы. В самом деле: зачем зря тратить время?
– Вы хотите сказать, что…
– Из вас можно лепить писателя. Это мне интересно. И бросьте вы обижаться на каждое мое слово. Вы же сами напросились, теперь терпите. Я помогу вам. Зачем мне это нужно? Я хочу вложить в вас свою душу. А уж потом вы как-нибудь расскажете об этом. Вам не хватает таланта, но его можно развить и затем совершенствовать. Это не сложно, проще пареной репы. Как сварить варенье из слив. Вы любите варенье? Илья любит. Но у него нет желания стать писателем. Он слушает меня каждый день и уже мог бы написать не один роман. Но не пишет. Он сумасшедший, он просто не в состоянии писать романы, понимаете?