Любовь приходит в черном
Шрифт:
— Тебе нужно судьбу узнать, красавица. Кто еще расскажет? Я расскажу. Съели тебя, ой, съели! Не ходи ты к нему, не отдавай последнее, побереги себя. Да не бойся, не возьму денег. Я с других беру, у которых всех забот — перед кем выгоднее ноги раздвигать, а тебя не обижу, тебя уже обидели. Плохо тебе было вчера?
Марина опешила. Сделала робкую попытку забрать руку, но не смогла пошевелиться.
— Вижу, плохо было, сегодня еле встала, дело себе придумала, да и пошла. А спроси себя, красавица, к кому идешь? Куда идешь?
— Откуда…
— Ты
— Отпустите меня наконец! — Внезапно Марина разозлилась и нашла в себе силы вырвать руку, оттолкнуть надоедливую гадалку. — Ничего мне от вас не нужно.
— Ой, красавица, — в карих глазах блеснули слезы. — Не ходи.
Марина развернулась к ней спиной и побежала прочь. Сплошные сумасшедшие по дороге попадаются, кошмар какой-то.
Она не добралась до ресторана. В стеклянной витрине модного бутика она наткнулась на свое отражение. И дело было не в опущенных уголках рта и бескровном лице. И даже не в одежде — она умудрилась «на автомате» надеть вполне приличный костюм и лодочки. Дело было в затравленном, голодном взгляде наркомана в поисках дозы.
Марина заметила это и поняла, что предполагаемое интервью только предлог, чтобы сорваться к Артуру.
На минуту мир будто прояснился, ушла заполняющая голову болезненная пелена, Марина остановилась и вздрогнула: что же я делаю, немедленно надо возвращаться домой, цыганка была не так уж не права…
А если это — последствия разговора с гадалкой? Простейшее нейролингвистическое программирование для того, чтобы Марина отправилась в квартиру, где, она косвенно подтвердила, живет одна, и цыганская мафия проследила за ней, ограбила?
И почему бы, если так хочется, не повидать Артура?
Нельзя оставлять невыясненными отношения, это плохо сказывается на психике.
Она просто придет — и поговорит с ним. В конце концов, пощечину залепит. И вернет деньги. Или не вернет. Там видно будет.
Как ни странно, сразу стало легче. Будто бы смысл жизни появился.
Марина огляделась, сориентировалась — до дома Артура вполне можно добраться пешком за полчаса. Сил прибавилось, болезнь отступила. И Марина пошла, почта побежала, выяснять отношения.
Консьерж узнал ее — пустил без вопросов. Сердце колотилось, казалось, в ушах, ладони потели, и Марина повторяла про себя продуманную речь: «Здравствуй.
Ведь, думала Марина, поднимаясь в лифте, не хотел же он расстаться. Для этого можно было подобрать не столь изощренный способ.
Может, ему и правда угрожала опасность. И — через него — его бывшей.
У Артура не было выхода. И у Кати не было выхода, и любить Марину она, конечно, не обязана.
Вероятен такой вариант? Конечно. Отсюда и холодность Артура, и поспешность, с которой он забрал Катю в другое безопасное место.
Тренькнула, открываясь, дверь. Марина зажмурилась от страха, шагнула вперед, и тут ее сгребли в объятия. Она не решалась открыть глаза. Тело наполнилось ликованием, Марина жадно вдыхала запах Артура, чувствовала, как он дрожит, и сомнения покидали ее: не может быть, чтобы Артур так плохо с ней поступил, всему есть оправдания… колени внезапно ослабли, Артур подхватил ее на руки:
— Маленькая. Ты вернулась. Я знал, что так будет.
Она наконец-то посмотрела на него. Любимое лицо было совсем рядом.
— Я… Поставь меня, пожалуйста.
Они были в той самой гостиной, где всего несколько дней назад Марина проснулась совершенно счастливой.
— Я хотела спросить. Зачем все это было?
— Мне угрожала опасность. Кате тоже. Я просто хотел ее спрятать.
— Но почему ты не сказал мне правду?
— Я никогда не вру, — повторил он то, что уже говорил, — я боялся ранить тебя. Я тебя и так ранил.
— Правда всегда лучше! — запротестовала Марина. — Я хочу все знать!
— Это опасно, — предупредил он. — Маленькая, я бы не хотел, чтобы ты в это влезала сейчас. Я все расскажу потом, когда ты будешь готова.
Вспомнились невнятные угрозы гадалки, предупреждения Кати.
— Она сейчас здесь? Катя?
— Нет. Ее здесь нет. Маленькая. Я соскучился.
Она не хотела сдаваться так сразу, но Артур вдруг с силой сжал ее запястья, поднял руки вверх и прижал Марину к стене. Она выгнулась ему навстречу и зашипела от боли — не сильной, но ощутимой.
— Ты — моя.
Ужалил поцелуем, укусил за нижнюю губу. Одна рука его продолжала удерживать Марину, прижимая ее к стене, другая нырнула под пиджак, грубо и больно сдавила грудь.
— Ты — моя. Ты не можешь думать иначе.
Артур рывком развернул Марину лицом к стене, сгреб волосы в пригоршню, заставил прогнуться, задрал юбку. Он тяжело дышал, и Марине передалось возбуждение. В таком обращении было что-то животное, первобытное, и она почувствовала себя древней женщиной, которую сильный охотник оглушил и приволок в пещеру, и сейчас будет иметь — без всяких изысков и прелюдий.