Любовь приходит в черном
Шрифт:
Марина решила сделать еще одну попытку разговорить странную гостью.
— Давно ты болеешь? К врачам обращалась?
— Здесь есть еще комната? — Девушка заозиралась. — Не хочу… не могу тебя видеть. — Она рассмеялась. — И не жалко ни капельки, так тебе и надо!
На миг Марина опешила, но быстро спохватилась и успокоила себя тем, что Катя больна и потому неадекватна.
— Это однушка. Катя, не ерунди. Конечно, брат запустил твою болезнь…
— Брат… Запустил. — Катю перекосило. — Именно — запустил. Я ничего тебе не скажу. Просто не могу сказать, даже если захотела бы.
— Почему? — не поняла Марина.
— Да
Марина остолбенела. Происходящее нравилось ей все меньше и меньше. Вот те на: приютила человека себе в ущерб — и пожалуйста.
— Из-за меня — что?
Катя молчала. В голове шевельнулась гаденькая мыслишка. У нее ведь сходства с Артуром никакого… Но неужели он приволок сюда свою бывшую любовницу?! Это какой же надо быть бессердечной тварью! Довел девушку до суицида, таскает за собой, но почему-то не бросает.
Нет, неправда. Марина потрясла головой и попятилась от Кати. Это не по-человечески. Он ни во что не ставит ни «сестру», ни Марину, ему плевать на них обеих…
Но почему он бросил Катю здесь? Это по меньшей мере непредусмотрительно. Думает, что надежно спрятал? Но от кого? И зачем, если ему на нее плевать?
Неправда, неправда, неправда… Тяжело опустившись на табурет, Марина уставилась на Катю, не решаясь спросить о главном. А если предположение верно? Как жить дальше?
Мир пошатнулся, но пока еще стоял, и планы на будущее были осязаемыми; в них прочно поселился Артур, вытеснив все прочее, как кукушонок выталкивает из гнезда более слабых птенцов. Синяя таблетка или красная? Что так, что эдак, твоя жизнь уже не станет прежней. Наконец Марина решилась и прохрипела чужим голосом:
— Скажи, Артур ведь не брат тебе…
Катя повернула голову и замерла, будто шизофреник в кататоническом ступоре. Ни отрицания, ни утверждения, какие-то непонятные молчанки. Хотелось схватить девушку за ворот и трясти, пока она не признается.
И вообще, с какого перепуга она должна терпеть в своей квартире женщину, которая ее ненавидит? А вдруг ночью решит прирезать? Сенсация! Таинственный Артур прячет свою первую любовницу у второй.
Марина поднялась и проговорила:
— Или ты отвечаешь на вопрос, или… Убираешься на все четыре стороны.
Щеки девушки порозовели, она развела руками и ответила радостно:
— Не могу.
Похоже, она серьезно решила обосноваться в квартире. Марина рассмеялась, прошлась по кухне взад-вперед, ощущая, как где-то возле солнечного сплетения зарождается жгучее пламя ярости, глушит обиду и грядущую боль утраты. Пока оно просто жжет, набирает силу, но вскоре взорвется и потащит, как толпа в метро, и тогда Марина наверняка наделает глупостей.
— Убирайся.
Катя не шелохнулась, побледнела и снова уподобилась манекену. Ах ты ж! Артур, скотина ты подлая! Не звонить, значит, тебе. Опасно это. А черта с два! Марина выхватила телефон, протопала в спальню и набрала Артура. Гудки, гудки… Щелчок — он ответил, и пламя ярости потухло, остался его голос, от которого разум слабеет и делается горячо в низу живота.
— Что случилось, малыш?
От неожиданности Марина онемела. Хотя чего она ожидала? Для такого человека относиться к людям
Ну что за наваждение? Марина мотнула головой, освобождаясь от гипнотической зависимости и пытаясь разжечь ярость.
— Артур, ответь честно…
— Я никогда не врал тебе, — сказал он твердо, и Марина отметила, что у него и правда пунктик на честности: о том, что она его сестра, Катя говорила сама, Артур просто не опровергал этого.
— Катя ведь твоя любовница…
Он с сожалением вздохнул:
— Это в прошлом. Она для меня ничего не значит.
И тут Марина не сдержалась:
— А я? Да ты… Да как ты мог притащить ее в мою квартиру?
— Так надо, поверь.
— Тебе — да, а мне — не надо. Это скотство и по отношению ко мне, и тем более — по от ношению к ней…
Ответил Артур спокойно, без ноты сожаления:
— Ладно, сейчас вернусь и заберу ее.
И опять Марина онемела. Ну что за чурбан бесчувственный! Неужели он не понял, что сотворил? Прилюдно вытер ноги о Катю и продемонстрировал, что ждет Марину, когда она ему надоест. Извинился бы, что ли, для приличия, но нет — отключился.
Марина протопала в зал, рухнула на диван, закрыла лицо руками, засмеялась. Господи, до чего же грязно, обидно закончилась сказка.
А была ли она — сказка? Не нарисовало ли ее собственное воображение? Марина была уверена — нет, у нее был самый лучший мужчина в мире, и от осознания того, что все теперь в прошлом, тянуло волком выть. Малодушно хотелось принять и Катю, и прочих его бывших, лишь бы коснуться Артура еще раз.
Но самолюбие вопило, что такое простить — все равно что позволить вытереть о себя ноги, превратиться в бессловесное подобие Кати.
Только не реветь. Только продержаться до момента, пока он уйдет.
— А ты молодец, — донесся из кухни бесцветный голос Кати. — Я так не смогла.
Может, не так уж Катя и не права, что платит самоуважением за право быть с лучшим мужчиной? Лучшие всегда полигамны, так природа распорядилась. Хранят верность мужчины с недостатком энергии, без харизмы, на каких Марина не обращала внимания. Получается замкнутый круг…
Но ведь тут не в измене дело, а в наплевательстве.
Запиликал звонок Марину бросило в пот, сердце ухнуло в пятки. Она не решалась открывать дверь, до последнего надеялась, что это сделает Катя, и они с Артуром уйдут, и не будет соблазна броситься ему на шею.
Но пришлось впускать его самой. Он прошел в квартиру, оттеснив Марину плечом, словно ее тут попросту не было и не ее он пару минут назад называл малышом. Заглянув в спальню, Артур сунулся в кухню и скомандовал:
— Катя, быстро собирайся, мы уходим.
Марина, прислонившаяся к дверному косяку, кусала губы и чувствовала себя не просто использованным презервативом — презервативом, который не подошел по размеру. Артур демонстративно ее не замечал, и было ясно, что это конец.
Ни слова ей не сказал Артур, ни взгляда на нее не бросил. Не оправдала ожиданий, повела себя неудобно — но разве она не человек? Разве трудно понять, что его поступки ранят ее? А что было бы дальше? Он заставил бы ее лечь в постель с Катей и плевать, хочется это кому-то, кроме него, или нет?