Любовь против правил

Томас Шерри

— Восемь, — сказал ее жених.

«Он никогда не прикоснется к тебе, если у него будет выбор».

Ей пора бы стать нечувствительной к унижениям, сопутствующим этому браку. Но ее сердце сжалось от боли. Она расправила плечи и протянула ему руку, чтобы обменяться рукопожатием.

— Значит, договорились?

Он взглянул вниз на ее протянутую руку. На мгновение его невозмутимость дрогнула. Его лицо исказилось от возмущения — но только на миг. Дело было сделано. Брачный контракт подписан. У него не было выбора. Его желания не принимались в расчет.

Когда

он снова встретился с ней взглядом, глаза его ничего не выражали.

— Договорились, — сказал он, пожав ей руку. Голос его был столь же бесцветным. — Благодарю вас. Ваша любезность превосходит все ожидания.

Внутри у нее все дрожало.

— Не надо благодарить меня. Я делаю это ради себя.

Более правдивых слов она никогда не произносила.

Глава 4

1896 год

Из-за затора на улице Милли с Хеленой так задержались, возвращаясь с чаепития в доме леди Маргарет Дирборн, что им едва хватило времени, чтобы переодеться, перед тем как отправиться на званый обед.

Фиц уже ожидал их внизу, когда они спускались по лестнице.

— Вы обе выглядите восхитительно.

Хелена не заметила никаких видимых изменений в облике своего брата-близнеца, который, должно быть, уже поговорил со своей Изабелл в первый раз за восемь лет. Но взгляд его задержался на жене дольше, чем обычно.

— Благодарю вас, сэр, — сказала Милли. — Мы должны поторопиться, не то непременно опоздаем.

Ее тон был тоном обычной жены, состоящей в обычном браке, в обычный день. Странно, что Фиц, как видно, никогда не замечал, насколько это необычно. Такие неизменно учтивые, но ничего не говорящие сердцу ответы звучали неестественно — по крайней мере для Хелены.

Разговор в экипаже по пути к дому Куинзберри тоже протекал обычно, перескакивая с одного на другое. В обществе все еще обсуждают побег их сестры Венеции с герцогом Лексингтоном. Консервированные продукты расходятся все в больших количествах. Хелена достигла соглашения с мисс Эванджелиной Саут, чьи прелестные книжки с картинками она давно хотела издать.

И только когда они свернули на улицу, ведущую к особняку Куинзберри, Милли спросила, словно ей пришла в голову запоздалая мысль:

— А как поживает миссис Энглвуд?

— Кажется, хорошо. Рада, что вернулась назад, — ответил Фиц. Затем, после короткой задержки, добавил: — Она представила меня своим детям.

Наконец-то Хелена заметила, как у него прервался голос. У нее сжалось сердце. Она помнила его безысходное отчаяние, когда он сообщил новость о своей неизбежной женитьбе. Она помнила слезы, струившиеся по щекам Венеции — и по своим собственным тоже. Она помнила, как трудно было не расплакаться на людях, когда она в следующий раз столкнулась с Изабелл.

— Должно быть, у нее красивые дети, — прошептала Милли.

Фиц посмотрел в окно.

— Да, очень. Исключительно красивые.

Милли точно рассчитала

время для вопроса. В этот самый момент экипаж остановился перед резиденцией Куинзберри, и больше ни слова не было сказано об Изабелл Пелем Энглвуд или ее детях, когда они вошли в дом и приветствовали собравшихся друзей и знакомых.

К великому неудовольствию Хелены, виконт Гастингс тоже был здесь. Гастингс был близким другом Фица, и именно он сообщил ее родным об их романе — после того как обманом выманил у нее поцелуй под предлогом, что будет хранить ее секрет. Его бесстыдное объяснение состояло в том, что он обещал всего лишь скрыть личность ее любовника, а не молчать о самом романе.

К счастью, его не усадили рядом с ней за обедом — она не была уверена, что не ткнет его вилкой в глаз, если проведет рядом с ним более четверти часа кряду. Но после обеда, когда джентльмены вновь присоединились к дамам в гостиной, он, не долго думая, приблизился к ней.

Хелена сидела на кушетке вместе с Милли и миссис Куинзберри, которая сердечно приветствовала Гастингса, а затем, словно по тайному сговору, они с Милли поднялись и отошли в сторону, смешавшись с другими гостями в комнате.

Гастингс уселся на кушетку и положил руку вдоль спинки так, чтобы ясно дать всем понять, что он не хочет, чтобы к ним присоединился кто-нибудь еще.

— Вы выглядите расстроенной, мисс Фицхью. — Он понизил голос. — Ваша постель пустует последнее время?

Он прекрасно знал, что за ней следят более пристально, чем за ценами на фондовой бирже. Хелена не могла протащить хомячка к себе в постель, не говоря уже о мужчине.

— Вы неважно выглядите, Гастингс, слишком бледны, — сказала она. — Снова утратили способность доставлять английским красоткам удовольствие, к их великому разочарованию?

— Ах, вижу, вам знакомо это чувство разочарования, — усмехнулся он. — Я ожидал этого от Эндрю Мартина.

— Как ожидаете этого от себя, без сомнения, — язвительно сказала она.

Он демонстративно вздохнул.

— Мисс Фицхью, вы постоянно стараетесь меня очернить, а ведь я всегда только воспеваю вам хвалу.

— Ну что ж, мы все делаем то, что должны, — заметила она с ядовитой улыбкой.

Он не ответил — словами по крайней мере.

Большую часть времени она отвергала его без всяких колебаний. Но стоило ему бросить взгляд на нее с этой легкой усмешкой на губах и сотней грязных мыслей в голове, и она обнаруживала, что сердце ее начинает учащенно биться.

Он занимался греблей, когда учился в Итоне, а затем в Оксфорде, и все еще отличался мощным телосложением спортсмена. В ту ночь, когда он повздорил с ней по поводу ее романа, когда Хелена позволила ему прижать ее к стене и поцеловать, она очень отчетливо ощутила его силу и мускулистость.

— Я подыскиваю издателя, — неожиданно заявил он.

Ей пришлось сделать усилие, чтобы вырваться из плена воспоминаний об их полночном поцелуе.

— Я и не знала, что вы умеете писать.

Он укоризненно поцокал языком.