Любовь шевалье
Шрифт:
Пардальян поднялся, отвесил любезный поклон и осведомился:
— На каких условиях, монсеньор?
— На самых простых. Вы больше не будете болтаться у меня под ногами. Уедете с сыном из Парижа и отправитесь, куда захотите, — хоть в преисподнюю. Получите от меня коней, и к седлу каждого будет приторочен мешок с двумя тысячами экю.
Пардальян опустил голову и, казалось, погрузился в глубокие раздумья.
— Поразмыслите над моим предложением, — настаивал маршал. — Вы сохранили мой секрет, и я благодарен вам за это. Другие, очутившись в вашем положении, с легкостью донесли бы на меня. Я готов простить вам все оскорбления и забыть о вашей измене. Я даже не стану вспоминать, что вы пробрались в мой дом и хотели прикончить меня. Я не желаю зла ни вам, ни вашему сыну. С этого момента я не считаю вас ни своим врагом, ни своим другом. Я вижу в вас солдата, попавшего в плен. Вы ловки и отважны, но вам не победить охранников с аркебузами, пиками и кинжалами… Вы в западне — и вам не вырваться. Вы в моей власти, дорогой мой! Примите мое предложение, и я вас отпущу!
— Предположим, я пойду на это, — промолвил после долгого молчания Пардальян-старший, — но как тогда поступите вы, монсеньор? Вы не столь наивны, чтобы вернуть мне свободу, полагаясь только на мое слово…
Глаза маршала де Данвиля радостно сверкнули.
— Я хочу лишь обезопасить себя. Поэтому вы отправите сыну записку, которая убедит его прийти сюда, во дворец Мем. Мой слуга отнесет ваше письмо шевалье, и когда юноша окажется здесь, вы оба поклянетесь мне не появляться в городе в течение трех месяцев. Мои люди проводят вас до той парижской заставы, которую вы выберете, и там распрощаются с вами. Ну что, согласны? — нервно поинтересовался Данвиль.
— Разумеется, монсеньор. Я сделаю это с удовольствием и буду вам весьма признателен.
— Раз так — пишите! — вскричал маршал.
Он кинулся к шкафчику и вынул чернильницу и бумагу. Однако Пардальян не торопился браться за перо.
— Видите ли, монсеньор, — промолвил он. — Я-то, конечно, не против, но говорить могу только за себя.
— Пустяки! Пригласите шевалье сюда, и мы с ним столкуемся!
— Секунду, монсеньор! Я хорошо знаю своего сына: вы даже вообразить себе не можете, как он недоверчив! Он сомневается во мне, сомневается в себе, шарахается от собственной тени! Сколько раз, монсеньор, его болезненная подозрительность ставила меня в неловкое положение. Сам-то я, разумеется, понимаю, что слово такой особы, как вы, твердо и нерушимо…
— На что вы намекаете? — рассердился маршал.
— Лишь на то, монсеньор, что, получив мою записку, шевалье де Пардальян скажет: «Ну и дела! Угодив в ловушку, расставленную маршалом де Данвилем, батюшка желает и меня завлечь туда же! Он утверждает, что заключил с монсеньором перемирие… Какая чушь! Похоже, отец просто рехнулся! Он что, не помнит, сколь злобен и коварен этот человек? (Так подумает шевалье.) Данвиль же способен на любое предательство!.. И сейчас его замысел очевиден: понятно, что он мечтает прикончить нас обоих. Но я юн и не хочу умирать. А вы, батюшка, пожили достаточно и можете отправляться на тот свет в одиночестве, если уж оказались дураком и сами полезли тигру в зубы!»
Вот что заявит шевалье, получив мое послание! Я прямо слышу его хохот…
— Значит, не будете писать? — злобно прошипел Данвиль.
— Но это же просто бесполезно, монсеньор. Впрочем… Даже если представить себе самое невероятное… Допустим, мой сын явится сюда. Знаете, что будет дальше?
— Что?
— Шевалье не только подозрителен, но и чертовски упрям. В этом он схож с вами. Так вот, он почему-то вообразил, что обязан спасти от ваших преследований мадам де Пьенн, ее дочь да еще и вашего брата. И от своего решения шевалье не отступится никогда. Понимаете, монсеньор, я-то с радостью принимаю ваше великодушное предложение… но шевалье… Знаете, что он бы вам заявил?
Пардальян-старший поднялся, гордо вскинул голову и грозно сжал рукой эфес шпаги.
— Он заявил бы следующее: «Как! Мой батюшка и вы, герцог, бесстыдно толкаете меня на подобную подлость?! Это отвратительно, господа! И всего за четыре тысячи экю и за двух лошадей в раззолоченной сбруе? Да если бы вы посулили мне четыре тысячи кошелей, в каждом из которых лежало бы по четыре тысячи экю, даже тогда я почувствовал бы себя глубоко оскорбленным! Неужели кому-то могло прийти в голову, что шевалье де Пардальян будет торговать своей честью и, последовав примеру родителя, бросит на произвол судьбы двух страдалиц, которых дал слово защищать?! Неужели кто-то вообразил, что шевалье де Пардальяна удастся запугать? Нет, отец, я с возмущением отказываюсь обсуждать эту грязную сделку. Вы забыли, что честь зиждется прежде всего на самоуважении? И все же позором покрыли себя не вы, а маршал де Данвиль, навязавший вам это гнусное соглашение. Впрочем, измена для монсеньора — вещь вполне обычная!»
— Негодяй! — прохрипел Анри де Монморанси.
— Дослушайте меня, монсеньор! У шевалье имеется еще один порок — кроме тех, о которых я уже упоминал: он привязан ко мне, несмотря на все мои недостатки. И если я не вернусь на заре во дворец Монморанси (а там знают, что я отправился к вам), то опасаюсь, как бы мой сын не вздумал заявиться в Лувр и сообщить, что вы с герцогом де Гизом собираетесь свергнуть законного монарха… Разумеется, мой сын презирает доносчиков, так что потом, видимо, вынужден будет покончить жизнь самоубийством…
Маршал, уже готовый кинуться на старика и разорвать его на куски, при последних словах хитреца застыл на месте и побледнел. Анри де Монморанси был сейчас страшен: перекошенное лицо, пена на посиневших губах… А Пардальян, усмехаясь в усы, хладнокровно спросил:
— Так что же мы с вами будем делать?
Но маршал, обезумев от ярости, отбросил всякую осторожность. Гнев и ненависть ослепили его. Взбешенный заявлением Пардальяна, Анри де Монморанси уже не владел собой -точно бык на арене, истыканный бандерильями.
— Пропади все пропадом! — заорал Данвиль. — Пусть король узнает!.. Стража, ко мне!
В ту же секунду Пардальян обнажил кинжал и ринулся на маршала.
— Ты погибнешь первым! — вскричал ветеран.
Однако Данвиль не дал застать себя врасплох: при виде нацеленного ему в грудь лезвия, он мгновенно упал на пол. Пардальян потерял равновесие и пошатнулся. В тот же миг его окружили охранники с пиками и аркебузами. Пардальян хотел было выхватить шпагу, чтобы встретить смерть с оружием в руках, но ему не удалось этого сделать. Его схватили, скрутили и всунули в рот кляп. Ветерану осталось лишь одно: зажмуриться и больше не двигаться.
— Монсеньор, — осведомился Ортес, — как мы поступим с этим проходимцем?
— Вздернем, что же еще? — рявкнул разозленный Данвиль. — Впрочем, этому негодяю известен один секрет, и во имя безопасности Его Величества мы должны развязать старому мошеннику язык.
— Значит, отправить его в камеру пыток? — переспросил Ортес.
— Естественно! А я уж раздобуду лучшего из принявших присягу палачей и сам буду лично участвовать в дознании.
— Куда его отправить?
— В тюрьму Тампль! — распорядился маршал де Данвиль.