Любовь шевалье
Шрифт:
Панигарола вдруг осознал, что хочет прикончить Марийяка: Алиса не должна доставаться никому, и Значит, Марийяку придется умереть.
— Пусть она живет… наслаждаясь покоем, если сможет… — прохрипел Панигарола, — но он… нет… он погибнет!
— Господь с вами! — вскричала королева. — Что вы собираетесь предпринять?
— Я? Ничего! Однако вы, Ваше Величество, можете сделать все, что захотите!
— Не спорю! Но зачем мне заниматься этим? Пусть Марийяк и Алиса, которые без ума друг от друга, венчаются, пусть отправляются в свою Наварру… Мне-то что за дело?
— А для чего вы приехали ко мне? — взорвался Панигарола. — Вы же — королева, причем — самая могущественная среди всех христианских государей. Папа римский считает вас вершительницей судеб всего крещеного мира. И я говорю вам, великой королеве, в лицо дерзости! Вам, верной дочери и ярой защитнице католической церкви, я откровенно признаюсь, что так и не пришел к Господу. А вы не велите бросить меня в тюрьму — для устрашения всех безбожников! Стало быть, я необходим вам, мадам, потому вы так милостиво и выслушивали мои речи. Необходим — ибо вы решили обрушить на кого-то с моей помощью свою месть, необходим — ибо вы хотите, чтобы я воплотил в жизнь ваши очередные чудовищные планы. Что ж, я согласен! Приказывайте — я повинуюсь. Ненадолго я вернусь в мир живых. Потом, когда я убью человека, которого она любит, меня ждет смерть от ваших рук. В этом я не сомневаюсь…
— Ну слава Богу! Наконец-то передо мной — прежний Панигарола, — улыбнулась довольная Екатерина. — Будем считать, что я пропустила мимо ушей всю вашу болтовню. Да, вы потребовались королеве, и именно поэтому я нанесла вам визит. Мне известна ваша ненависть к Марийяку, она пригодится для осуществления моих замыслов.
— Итак, я весь внимание, мадам! Если я утоплю свою ревность в крови соперника — я отдам вам душу!
— Я принимаю ваш дар, — с угрюмым хладнокровием заявила Екатерина.
Ни сочувствия, ни страсти, ни боли — ничего уже не было в сердце Панигаролы; только ненависть, жестокая ненависть разрывала его на части. Екатерина, не сомневавшаяся теперь, что инок выполнит все ее приказы, деловито принялась излагать свой план. И ледяная невозмутимость королевы пугала больше скорбного отчаяния Панигаролы.
— Так, каковы же наши цели? — спокойно произнесла Екатерина Медичи. — Вы не желаете, чтобы Алиса обвенчалась с единственным мужчиной, который ей дорог. Вы мечтаете покончить с ним? Да, мечтаете. Однако вам бы еще хотелось навсегда скрыть от Алисы имя человека, виновного в этом преступлении. Вы же обожаете ее и до сих пор тешите себя сладкими надеждами… Так вот, я все это легко устрою — с вашей помощью, разумеется.
— Повелевайте! — твердо проговорил монах.
— Итак, слушайте. Ваши блистательные проповеди принесли вам славу; вы — властитель умов и душ. Ныне вы храните молчание. Таков ваш каприз. Но теперь я обращаюсь к вам с просьбой: возобновите свои выступления, пусть ваш голос гремит во всех храмах Парижа; клеймите и призывайте…
— Ах, до проповедей ли мне сейчас!
— Сумасшедший! Вы что, не помните? Марийяк же — гугенот!
Инок горько вздохнул, но ничего не ответил.
— Сейчас мы заключили с ними мир — хочется верить, что надолго, — произнесла королева. — Но есть среди гугенотов человек сто, вечно рвущихся в бой; взывать к их здравому смыслу бесполезно. Вот их-то и нужно уничтожить. Вы поняли меня, Панигарола? Засадить их в тюрьму я не могу: это вызовет новую смуту. Но если они падут жертвами народного негодования… Ну, например, погибнут во время волнений, которые вспыхнут в столице… Государя, естественно, возмутит эта расправа, и он сурово покарает убийц. Я тоже, разумеется, осужу действия фанатиков… И после этого католики и протестанты будут жить в мире и согласии. Но как же нам осуществить мой план? Во-первых, накалять страсти, то есть, откровенно говоря, подстрекать толпу… Мы выпустим хищника на свободу и покажем ему добычу. Вот тут-то нам и понадобится ваше несравненное ораторское искусство!
Если вы пожелаете, то быстро раздуете почти угасшее пламя ненависти. Стоит вам заговорить с амвона, как Колиньи, Телиньи, Конде, Марийяк и еще сотня гугенотов будут сметены с лица земли. Их уничтожит страшная и грозная сила — народ Парижа. Так проповедуйте же! Не щадите никого! Можете даже ругать короля за пособничество еретикам, я разрешаю! И тогда вы расправитесь с любовником Алисы де Люс… Итак, отвечайте… Могу я рассчитывать на вашу помощь?
Панигарола безмолвствовал, но глаза его дико сверкали. В его больном мозгу уже зародились слова, с которыми он обрушится на гугенотов. Монах погрузился в ужасные мечты: он увидел себя, бросающего с амвона призывы, от которых быстро звереет чернь… И скоро от его проповедей заполыхают дома и потекут кровавые реки, а он тогда явится к Алисе и воскликнет:
— Погляди, Париж пылает! Всюду — разрушения и смерть! Чтобы уничтожить Марийяка, я стер с лица земли целый город!
Панигарола, уже не владея собой и дрожа, как в лихорадке, сжал руку Екатерины и прохрипел:
— Завтра же, Ваше Величество, завтра же мои проповеди зазвучат в храме Сен-Жермен-Л'Озеруа.
— А все прочее — уже не ваша забота, — улыбнулась Екатерина. — И поверьте мне, маркиз: порой сбываются самые фантастические желания. У меня нет сомнений: она обязательно полюбит вас.
— Меня? Никогда… — с горечью прошептал Панигарола.
— Да! Алиса отдаст вам свое сердце… Ее натура для меня — открытая книга. Ваши мольбы лишь раздражают ее, но когда вы войдете в ее дом как триумфатор, на которого со страхом взирают недруги, она тоже посмотрит на вас иными глазами… Пока же мы займемся тщательной подготовкой к осуществлению наших планов.
— Что вы имеете в виду?
— Поздним вечером сотня гугенотских домов будет особым образом помечена. А утром их охватит пламя… Вряд ли обитателям этих домов удастся спастись…
— Вам известно, где живет сейчас Марийяк?
— Разумеется! Он живет во дворце Колиньи. Сам адмирал умрет первым, а потом придет очередь Марийяка. Все продумано, и уже известен срок…
— И когда же?
— В воскресенье, двадцать четвертого августа. Это день святого Варфоломея.
— Что же, ступайте с Богом, Ваше Величество, — промолвил инок. — Мне же нужно поразмыслить над тем, что я скажу своей пастве.
Екатерина посмотрела на Панигаролу, и ей стало ясно, что уговаривать монаха больше не придется: его глаза подернулись пеленой, от него веяло грозной мощью и неукротимой ненавистью. Королева покинула келью; шепнув пару слов настоятелю, снова появившемуся в коридоре, она заторопилась в приемную, где сидела сопровождавшая ее дама, и скоро обе они разместились в экипаже.
Юная спутница Екатерины безмолвствовала.
— Тебя не интересует, о чем мы толковали? — осведомилась королева с деланной небрежностью.
Молодая дама подняла вуаль. Это была Алиса де Люс.
— Ваше Величество, — пролепетала она, — разве я осмелюсь расспрашивать вас?
— Я позволяю, можешь задавать мне вопросы… Не решаешься? Что ж, в таком случае я сама удовлетворю твое любопытство. Он простил тебя!
Алиса де Люс затрепетала.
— Ваше Величество… — еле слышно прошептала она.