Любовь шевалье
Шрифт:
— О чем вы, дядя?
— О трех тысячах ливров!
— Но у меня больше ничего нет!
— Возвращай немедленно — я все равно их найду!
— Ищите, пожалуйста — мне скрывать нечего!
Жиль трясущимися руками обшарил одежду Жилло, прощупал каждый шов, и по лицу дядюшки заструился холодный пот. Племянник говорил правду!
— Снимай с себя все!
Одурев от ужаса, Жилло разделся. Старик еще раз тщательно обследовал его вещи и понял: три тысячи ливров пропали!
Яростный рев и испуганное верещание огласили весь дворец: ревел Жиль, верещал Жилло.
— Отдай деньги, подлец!
Дядя вцепился племяннику в горло:
— Я копил пять лет! И где они теперь, мои денежки?!
Только Пардальян-старший мог ответить на этот вопрос. Жилло же, надеясь снова вкрасться в доверие к старику, лепетал:
— Дядя, я помогу вам их отыскать!
— Ты! — заорал Жиль. — Ничтожная тварь! Ты же пытался обворовать меня! Ну ничего, сейчас ты узнаешь, как красть и выдавать чужие тайны! Одевайся!
Жилло покорно натянул свой костюм. Дядя схватил его за загривок длинными пальцами, удивительно напоминавшими стальные клещи, вышвырнул племянника в коридор, аккуратно запер дверь комнаты и поволок парня вниз по лестнице.
— Сжальтесь! — скулил Жилло.
Жиль разжал руку, вынул кинжал и заявил:
— Попробуешь удрать — перережу глотку! Так что стой смирно!
Эти слова несказанно обрадовали Жилло. Если его грозят убить лишь в случае побега, значит, смертный приговор ему пока еще не вынесен.
— Шагай вперед! — распорядился дядя, поигрывая кинжалом.
Пошатываясь от тычков Жиля, Жилло приблизился к садовому сараю.
— Бери этот кол!
Жилло взвалил на плечо довольно длинное бревно, один конец которого был заострен.
— Да прихвати лопату и веревку! — приказал старик.
Племянник взял и эти предметы. Заняв руки Жилло жуткими орудиями пыток, жестокий Жиль погнал парня в буфетную, а оттуда — в коридор, к двери подвала. В буфетной дядюшка прибавил к поклаже Жилло нож и факел.
Потом Жиль втолкнул племянника в подвал и, когда они спустились по лестнице, скомандовал:
— Рой тут!
Жилло, совершенно обезумевший от страха, начал тупо копать. Затем по приказу Жиля он вставил кол в яму и засыпал его основание землей. Дядя убедился, что столб держится крепко, схватил Жилло и привязал его к бревну, так что бедолага не мог даже пошевельнуться.
Впрочем, парень и не пробовал сопротивляться: он слишком обессилел, чтобы бороться за свою жизнь.
— Что вы собираетесь делать, дядя? — только прошептал он.
— Сейчас увидишь!
Жиль присел на чурбан и принялся точить нож, захваченный из кухни. Потрясенный этими жуткими приготовлениями, Жилло издал душераздирающий стон.
В этот момент в подвал вошел маршал де Данвиль.
— А ну, прекрати визжать, как поросенок на бойне! — гаркнул дядя на племянника. — Если не замолчишь — прирежу!
Жилло тут же затих.
«Вроде бы он не собирается меня прикончить. Но что же он намерен делать?» — соображал парень.
— Так вот, — провозгласил Жиль. — Сейчас я устрою над тобой суд — и буду судить по справедливости. То есть — смягчу приговор, если ты того заслуживаешь. Отвечай мне честно!
— Разумеется, разумеется! Клянусь вам!
Жилло нервно косился на нож, старик же приступил к допросу.
— Стало быть, ты побежал за экипажем и выследил, куда монсеньор увез женщин.
— Верно, дядя.
— Тебя кто-нибудь заметил?
— По-моему, меня видел господин д'Аспремон, но, похоже, не узнал…
— А кой черт тебя понесло за каретой?
— Да просто так, интересно было…
— Вот и доинтересовался…
— О, дядя, как я раскаиваюсь…
— А какой дьявол тянул тебя за язык, когда ты выложил все Пардальянам?
— Не дьявол, а ужас… я испугался, что останусь без ушей!
— Слизняк! За уши он боялся! Я вот не колеблясь отдал бы этим негодяям все свое богатство, хотя по мне лишиться денег — хуже, чем лишиться жизни. Да понимаешь ли ты, какие несчастья ты навлек на нашего дорогого господина?
— Сжальтесь! Простите!
— А обо мне ты подумал? Как я взгляну теперь монсеньору в глаза?
Горе старого Жиля было абсолютно непритворным. Он схватился руками за голову и мучительно решал вопрос: что ужаснее — безвременная кончина или ярость хозяина. Но скоро управляющий сообразил, что Жилло может засвидетельствовать, сколь мужественно вел себя его дядя, даже под страхом смерти не выдавший тайну маршала. Значит, парню надо сохранить жизнь.
— Слушай же! — заявил Жиль. — Я не буду убивать тебя, а уж монсеньор пусть делает с тобой все, что пожелает. Но я обязан покарать тебя за трусость и измену; ты опозорил наше имя… Я не упоминаю уже о взломанном ларе…
— Это не я! Я тут ни при чем! — взвыл Жилло.
— Я уже не упоминаю о том, — хладнокровно продолжал управляющий, — что ты хотел обокрасть меня. Лучше бы ты меня зарезал, но не трогал золота… Однако я прощаю тебе это гнусное злодейство. Ну, а монсеньор выслушает тебя и сам решит, какого наказания ты заслуживаешь. Но ты не скроешь от хозяина ни одной мелочи из того, что здесь произошло.
— Богом клянусь!
— Ладно. Однако я отомщу тебе за ту подлость, которую ты устроил лично мне: ведь из-за твоей измены монсеньор может и меня вышвырнуть со службы. Так вот: за то, что ты предал и нашего господина, и родного дядю, желая уберечь свои дурацкие уши, я тебе их и отрежу! Это расплата за твое преступление!
— О, нет!.. Не надо!.. Смилуйтесь!.. — заголосил Жилло.
Но Жиль невозмутимо поднялся, проверил ногтем, остр ли нож, и шагнул к племяннику. Белый, как мел, Жилло попробовал было поторговаться:
— А может, отрежете только одно?
Но не успел он договорить, как управляющий оттянул правое ухо парня и отхватил его одним ударом ножа. Жилло истошно завопил, а ухо шлепнулось на землю.
— Хоть одно… хоть одно оставьте! — кричал Жилло, обезумев от ужаса и боли.
Затем бедная жертва лишилась чувств. А дядя спокойно ухватился за левое ухо, и в тот же миг оно упало наземь рядом с правым.