Любовь шевалье
Шрифт:
Астролог содрогнулся, однако возражать не стал.
Они снова пересекли переднюю. Руджьери минут десять возился с тремя сложными замками, пока, наконец, не распахнулась тяжелая, окованная железом дверь. За этой дверью обнаружилась другая, целиком железная. Она казалась совершенно гладкой — ни запоров, ни замочной скважины. Но Екатерина сама нажала на неприметный выступ, и дверь открылась, точнее — чуть отошла в сторону, оставив узкую щель, в которую едва мог протиснуться один человек.
Они вошли в комнату, занимавшую правое крыло первого этажа. Днем свет проникал сюда через два окна с разноцветными, красивыми витражами. Но с внутренней стороны окна были забраны толстыми решетками; да и плотные кожаные шторы не позволяли постороннему заглянуть в это святилище.
Руджьери зажег две восковые свечи, рассеявшие мрак. Стала видна огромная печь в глубине зала и каминный колпак над ней. Пять-шесть столов вдоль стен были заставлены колбами, ретортами, перегонными аппаратами разных размеров. На полках хранились сотни склянок с порошками и растворами. А в углу, в застекленном шкафу, размещалась коллекция удивительнейших предметов.
По знаку Екатерины астролог отпер этот шкаф ключом, который висел на цепочке у него на шее. Подойдя поближе, Екатерина прошептала:
— Ну что ж, давай выбирать! Итак, что это за иголочка, Рене? Позолоченная и такая изящная?..
Рене шагнул к королеве; теперь их головы почти соприкасались.
— Иголочка? — улыбнулся Руджьери, не скрывая собственной гордости. — Ну вот, например, мадам, вы берете какой-нибудь фрукт, скажем, персик, прекрасный, спелый, золотой персик. И вонзаете ее в благоухающую мякоть плода. Видите, игла столь тонка, что не останется ни малейшего следа. Персик сохранит свою свежесть. Правда, человек, который полакомится им, вскоре почувствует головокружение и тошноту, а вечером того же дня скончается…
Екатерина расхохоталась и стала отталкивающе безобразной. Когда королева пребывала в спокойном настроении, на ее лице лежала печать угрюмости и мрачного величия. Впрочем, Екатерина умела и пленительно улыбаться, за что в прошлом, в дни далекой юности, поэты превозносили ее в своих стихах. Но хохот Екатерины Медичи мог испугать самого смелого человека.
А черты Руджьери уже не были искажены волнением и болью; в его глазах сияло лишь торжество художника, с гордостью взирающего на свое произведение.
— Великолепно! — вскричала Екатерина. — А что в этой бутылочке? Какое-то масло?..
— Вы правы, Ваше Величество, это действительно масло. Если возле вашей постели зажечь масляный ночник, предварительно влив в него несколько капель этой жидкости, вы, мадам, погрузитесь в обычный сон — крепкий и сладкий… Это произойдет даже быстрее, чем всегда… Но пробудиться вам уже не удастся.
— Замечательно, Рене! А что это за пузырьки?
— О, в них всего лишь экстракты из цветов. Розовое масло, гвоздичная эссенция, ароматы гелиотропа, герани, фиалки, цветков апельсинового дерева. Допустим, вы гуляете с приятной вам особой в парке и подводите ее, скажем, к прелестному кусту роз. Особа восхищается дивным творением природы и просит позволения сорвать одну розу, с наслаждением нюхает ее — и падает замертво… если вы накануне надрезали стебель и ввели в него немного этого раствора. Или капнули чуть-чуть в сам цветок. Аромат будет тем же, ведь эссенция обладает запахом розы.
— Очаровательно, Рене. А что находится в этих баночках?
— Косметика, Ваше Величество. Румяна, белила, губная помада, эликсир для смягчения кожи… Однако дама, которая воспользуется этими румянами или этой помадой, два часа спустя ощутит мучительный зуд, а затем на лице ее появятся язвы, способные изуродовать самую ослепительную красавицу.
— Да, но ведь это не смертельно?
— Ах, Ваше Величество, для женщины потеря привлекательности — хуже смерти.
— Верно, Рене! — кивнула королева. — А это что такое? Вода?
— Да, мадам, прозрачная жидкость без вкуса и запаха; если вы добавите ее в любое питье — тридцать-сорок капель на пинту, — никто ничего не заметит. Это гордость Лукреции [5] — аква-тофана.
— Аква-тофана, — тихо повторила королева.
— Это — истинное чудо! — воскликнул Руджьери. — Ведь большинство ядов действует быстро, порой — мгновенно. Но иногда необходимо соблюдать осторожность. Так вот: аква-тофана, препарат абсолютной чистоты, убивает, не оставляя никаких следов. И если симпатичный вам человек за обедом, которым вы его угостите, выпьет бокал вина с несколькими каплями этой прозрачной как слеза жидкости, он распрощается с вами веселый и довольный. И лишь через месяц его здоровье слегка пошатнется: ваш друг начнет жаловаться на что-то вроде стеснения в груди… Потом он совершенно лишится аппетита, будет слабеть на глазах — и не пройдет и трех месяцев после вашей совместной трапезы, как вы проводите его в последний путь.
5
Лукреция Борджиа (1480-1519) — итальянская аристократка из рода Борджиа, представители которого были замешаны во множестве заговоров, интриг и убийств. Лукреция славилась удивительной красотой и поразительной безнравственностью; с ее именем связывают изобретение целого ряда смертельных ядов.
— Недурно, однако слишком медленно, — пробормотала Екатерина.
— Хорошо, будем держаться золотой середины. Когда бы вы желали покончить… с вашими затруднениями?
— Пусть Жанна д'Альбре проживет еще три-четыре недели. Не меньше, но. и не больше!
— Как прикажете, Ваше Величество. И она сама поможет нам осуществить задуманное! Выбирайте в этом черном шкафчике любую вещицу по своему вкусу.
— Что это за книга?
— Молитвенник, мадам. Такие есть у всех католиков. Но этот — настоящее произведение искусства: застежки из чистого золота, переплет из серебра. Стоит только открыть его…
— Не то! Ведь Жанна д'Альбре — гугенотка, — сердито перебила астролога королева. — Может, этот аграф?
— Прелестное украшение! У него лишь один недостаток: слишком тугой замочек… Особа, которая захочет застегнуть его, надавит на пружинку и уколет палец. Крошечная ранка… Но через неделю она приведет к заражению крови.
— Нет, аграф мне не очень нравится. А что ты скажешь о ларце?
— Ларец как ларец, Ваше Величество, от других он отличается лишь тем, что изготовлен лучшими чеканщиками и весь вызолочен. Дар, достойный королевы, мадам! Впрочем, есть у ларца и другая особенность. Поднимите крышку, Ваше Величество.
Екатерина без малейших колебаний открыла ларец. Руджьери пользовался ее абсолютным доверием — и осознавал это.
— Обратите внимание, мадам, — пустился он в объяснения, — изнутри ларец обит изумительной кордовской кожей. Она сама по себе бесценна. Изящный узор вытеснен на ней тем способом, который применяли в древности мавританские мастера. Кожа пропитана благовониями. Чувствуете, какой приятный запах?
Екатерина втянула в себя слабый аромат амбры, витавший над ларцом.
— Запах совершенно безвреден, — говорил меж тем астролог. — Однако если вы погладите рукой эту обивку, если долгое время, что-то около часа, будете трогать ее пальцами, то средство, которым обработан ларец, впитается в вашу кожу, попадет через нее в организм, и недели три спустя вы заболеете лихорадкой; она и сведет вас в могилу.