Любовь со вкусом вишни (Смерть в наследство)
Шрифт:
Ника вскочила и, обежав стол, крепко-крепко обняла бабулю, прижалась к ней и, не разрешая себе плакать, сказала:
– Я тебя люблю! И не надо просить прощения, ты во всем права! И не прощайся со мной, подожди еще!
На следующий день после бабулиных поминок девятого дня Вероника поехала знакомиться с дедушкой. В электричке всю дорогу представляла себе, какой он, что она ему скажет. и все старалась взять себя в руки, успокоить бегущее впереди сердце и вспоминала, вспоминала бабушкин рассказ.
Дом ее поразил!
Она несколько
Большой, добротный, каменный, выстроенный в стиле совсем не свойственном для тридцатых годов. Два этажа и третий, чердачный, под островерхой крышей. Парадный вход, к которому тянулась дорожка от калитки, был сделан ажурным, застекленным эркером, на который опирался широкий балкон второго этажа. Справа и слева от входа тянулась широкая, тоже застекленная веранда. Позади и по бокам дома стояли высокие, величавые сосны и ели, сосны же росли и по всему участку. А вот забор был современный, каменный и довольно высокий, через который трудно рассмотреть участок с улицы.
Ника вздохнула поглубже и решительно нажала кнопку звонка на кирпичном столбике калитки.
Звонка она не услышала, зато услышала, как залаяла собака низким, неторопливым, несуетным лаем. Входная дверь дома открылась, и оттуда выкатилось огромное лохматое чудовище и, продолжая утробно лаять, не торопясь, соблюдая величавость, потрусило к калитке.
– Вам кого? – прокричал кто-то от дома.
Сосредоточив все внимание на собаке, боясь, что эта животина перемахнет забор, особо и не напрягаясь, Вероника не рассмотрела того, кто спрашивал, да и не видно его было из-за заборища этого.
– Здравствуйте! – прокричала она в ответ. – Меня зовут Вероника!
– Апельсин, свои! – громко окликнул пса хозяин и быстро пошел открывать.
Широко распахнулась калитка… и Ника увидела своего папу, только постаревшего, но такого же сильного, большого, высокого и подтянутого.
– Де-е-душка-а… – прошептала она и почему-то кинулась к нему.
Все ее боли, обиды, потери, все невыплаканные и неразрешенные себе за четырнадцать лет слезы она выливала ему в теплую байковую рубашку, в которую уткнулась лицом, крепко обняв его руками.
– Поплачь, солнышко, поплачь! – говорил он, поглаживая ее широкой, теплой ладонью по голове, прижимая второй рукой к себе за плечи.
Ника чувствовала, как горячие, крупные капли его слез падают ей на волосы, а рядом стоял пес, переминаясь на лапах, тихо поскуливая от их общей печали, и успокаивающе лизал ей ногу.
– Ну, пойдем в дом, – сказал дедушка, вытирая слезы, сначала свои, а потом и внучкины.
Ника никак не могла его отпустить, словно боялась, что если отпустить, то он исчезнет, и крепко держалась одной рукой за его рубашку, второй ухватившись за руку, обнимающую ее за плечи.
Так они и вошли в дом.
– Почему он на меня не рычит? – спросила Вероника, чтобы как-то немного успокоиться, переключить внимание.
Они прошли
– Он тебя знает. Кирюша привозила твои вещи и кассеты с твоим голосом. Он очень умный и знает, кто ты, он тебя все время ждал – видишь, как радуется, не отходит от тебя!
– А почему Апельсин?
Дедушка усмехнулся.
– Я его когда в питомнике собачьем брал, там было много щенят, все пищат, суетятся, а он сел, смотрел на меня и улыбался, как будто знал, что за ним я и приехал. И шерсть у него была с оранжевым отливом, вот и стал Апельсином – оранжевый и веселый.
– Вчера было девять дней бабуле, – сказала Ника и расплакалась сильнее прежнего.
Она плакала долго, пока совсем не осталось ни слез, ни сил. Дедушка сидел рядом с ней на диване в гостиной, где повсюду стояли и висели фотографии Ники в разных возрастах, ее папы и мамы, он обнимал ее, вытирал горькие слезы внучки, давая ей возможность выплакаться у него на плече, ничего не говоря.
Вероника уснула там же, на диване, совсем обессилев от рыданий, а на следующий день уехала, толком не осмотрев дом и участок. Не до того ей было, она все что-то рассказывала дедушке и не могла наговориться с ним, и руку его отпустить не могла никак, держалась, как потерянный и счастливо найденный ребенок, боявшийся потеряться снова.
Она уехала, пообещав, что закончит дела и приедет к нему на сороковины бабули. Раньше никак не получалось. У нее накопилось много работы, которую Вероника запустила из-за смерти бабули, и в добавок надо было оформить кучу документов и поставить памятник на могилку Сонечке, о котором Ника уже договорилась. Ей хотелось сделать все-все дела, взять небольшой отпуск и пожить с дедушкой.
– Ты не спеши, – сказал на прощание дедушка, – разберись со всем, чтобы никаких незавершенных дел не осталось, и приезжай.
Но она не смогла приехать даже на сороковой день.
– Да! – сказал Стечкин. – «Санта-Барбара» отдыхает!
Они все, не перебивая, внимательно, даже несколько зачарованно слушали девушку. Ника рассказывала подробно, упустив только разговор о замужестве и некоторые личные моменты, касающиеся только их с бабулей.
– Ваша бабушка права, в нашей стране столько трагедий и поломанных судеб, что Мексике с ее сериалами и не снилось! – сказала Наталья.
– Вы так до него и не доехали, – вздохнула сочувствующе Дина.
– Я сегодня поеду, – успокоила ее и себя Ника.
– Да никуда мы вас не отпустим! – возмутилась Ната. – Ночь на дворе!
Действительно, пока Ника рассказывала, она и не заметила, что наступили сумерки и стало ощутимо прохладно. Все-таки апрель.
– Идемте в дом, холодно. Камин растопим, – предложила Ната.
– К вашему дедушке мы поедем завтра вместе. Думаю, он может что-то знать об этом «наследстве», – заявил Кнуров приказным тоном.