Любовь стоит того, чтобы ждать
Шрифт:
24
День четвертый от точки отсчета.
Планета АК-17
Гард Норан
Мир Стражей делился на черное и белое.
На день и ночь. Жизнь и смерть.
На «до» и «после».
«Да» и «нет».
И я никогда не задумывался о том, что есть
С детства сдерживал свои чувства ради высоких целей.
Но вся прежняя система ценностей оказалась сломана вместе со мной и звездолетом, на котором я служил капитаном.
Оказалось, все не так… как я считал верным. Что жизнь полна самых разных оттенков, чудо стоит того, чтобы в него верить — даже на пороге смерти, а любовь стоит того, чтобы ждать.
Наверное, внушай мне это звездные проповедники, я бы не поверил. Убеждай меня Совет — лишь скептически поднял бы брови. Заставляй меня признать это насильно — быть может потерял бы всякие ориентиры.
Но последние две декады… а может, и долгие годы, с того момента как я впервые в жизни столкнулся на пороге академии с полным пренебрежением мной и моими установками, готовили к тому, чтобы все, в чем я был уверен, оказалось лишь одной из возможностей.
И это не сделало меня слабее, как я полагал. Напротив, много сильней. Как и сам факт того, что я осознал: самое неизбежное, неизменное и пугающее может быть побеждено.
Может отступить в том случае, если кто-то страстно этого желает. И силен достаточно, чтобы этого добиваться.
Думаю, то же почувствовал каждый во Вселенной, кто стал свидетелем поистине невероятного события. Почувствовал себя частью чего-то великого… крохотным нейроном, способным изменить весь организм.
Бездна отступила. Затихла за гранью и пусть, возможно, вернется — именно потому к нам сейчас спешил корабль, а Край продолжал оставаться запретной зоной… Но что-то мне подсказывало, что не раньше, чем через пятьдесят космических лет.
Да, смерть снова придет… но я больше не презирал её и не испытывал ненависти. Может быть потому, что сам трижды умер за последние дни. Когда осознал, что именно я уничтожил… нас. Когда попытался спасти — пусть и ненадолго, но я тогда об этом не думал — Аррину ценой своей жизни. И накануне прихода пожирателя, тысячи раз перед этим умирая от боли и заставляя себя снова выныривать из спасительного бессознательного, чтобы заглянуть в лицо, полное любви.
В эти дни, балансируя на грани, переоценивая собственное прошлое и представления о действительности, я понял еще одну важную вещь.
Смерть стоит того, чтобы жить. А значит, жить следовало так, чтобы умирать было не жалко…
Этим я и собирался заняться, с того момента как вылез здоровым из медотсека и выслушал спокойный, даже суховатый отчет Аррины о произошедшем.
Жить. В полную силу.
Я сначала ничего не понял из её рассказа и не поверил… Да кто бы поверил? Ведь закрывал я глаза
И подумал еще, что нахожусь в посмертном пространстве, даже поблагодарил мироздание за то, что то сделало его настолько чудесным. Причем, кажется, вслух… За что получил такую увесистую пощечину, что осознал себя очень даже живым.
Разозленным.
И шокированным открывшейся правдой.
Может, кто-то и впал бы в ступор по этому поводу, но — что уж точно в стражах и их воспитании было хорошо, и от чего не стоило отказываться — они умели быстро адаптироваться и анализировать происходящее.
Мне потребовалось ударов десять, не меньше, чтобы осознать, что Аррина и правда… прогнала пожирателя движениями хрупких рук.
— Нападаешь на капитана, механик? — выдавил я из себя первые за долгое время слова.
— Арестуешь меня, кэм? — тут же откликнулась стерва… Моя стерва.
И тут же была подхвачена на руки и зацелована. Не потому, что я был благодарен. Или радовался спасению норовой тучи систем. А потому что она — это она. И я безумно соскучился… Как будто и правда провел в объятиях смерти свою бесконечность.
Аррина довольно вздохнула и ответила на поцелуй.
Яростно.
Жестко.
Прикусывая мне губы до крови.
Сразу раскрываясь и обхватывая меня ногами и руками.
Мы повалились на жесткий пол беспилотника, в основной камере которого и стояла капсула медотсека, но синяки и ушибы были не тем, на что ты обращаешь внимание, когда выжил и берешь ту, что предназначена судьбой. Я вгрызался собой в её тело, мысленно обещая и ей, и себе, что обязательно поговорю, что объяснюсь, расспрошу… что помню, о чем она мне рассказывала, пока я лежал в полубреду.
Потом.
Но в тот момент я только любил её… Телом, душой, мыслями.
Снова и снова.
Пока мы не уснули, совершенно выдохшиеся.
А потом и правда говорили… Обо мне и о ней. О прошлом, которое привело нас к тому, кем мы стали.
О моих ошибках и недоверии. И о том, как я сожалею.
Говорил в основном я. Аррина будто высказалась еще раньше, танцем и движениями, который я в полном восторге смотрел в записи. И теперь делилась словами и эмоциями скупо, по капле… зачастую отвлекая меня от выяснения отношений порочно прикушенной губой или взглядом, полным обещания.
И сначала меня это совсем не удивляло. Казалось, что так и должно быть. А потом начало настораживать.
Она была так близко, так доверчиво прижималась, раскрывалась полностью в своей женственности и страсти, но… Все чаще возникало ощущение, что когда я отворачиваюсь, она строит между нами стену.
По кусочку.
Я перестал понимать, что происходит. Спрашивал — памятуя о том, насколько все испортило наше молчание в прошлом — и не получал ответа. Надеялся, что у нас хватит времени на то, чтобы не просто насытиться друг другом после долгих лет голода… но и понять, и поверить в возможное счастье.