Любовь танцовщицы
Шрифт:
Я села и всем видом показала, какое делаю одолжение. Врач присела напротив, не делая и попытки дотронуться.
– Наташа, поймите одну вещь. Вас никто не обвиняет, на вас не давят, а только хотят помочь.
– Мне не нужна помощь.
– Ошибаетесь, - врач покачала головой, - помощь нужна каждому из нас. И вам тоже. Я понимаю, через что вам пришлось пройти, но вы же будущая мать. Вы наверняка захотите семью.
– Обойдусь, - из чувства противоречия буркнула я.
– И вообще, вам какое дело? Вы меня осмотрели, все записали, все сделали. Так? Так. А теперь отстаньте от меня. Я к вам дохожу, пройду все, что надо, только отстаньте от меня. Со мной все нормально. Я не сошла с ума и не тронулась с горя.
– Никто так и не говорит.
– Тогда что вы от меня хотите?
– Вы не единственная, кто с этим столкнулся.
– И что?
– Вы понимаете, что насилие ломает многие жизни? Не только вашу, но и ваших близких. Вы этого хотите?
– я долго смотрела в одну точку, изо всех сил сжав зубы, но потом отрицательно качнула головой.
– Я действительно пытаюсь вам помочь. Вы сильная девушка, которая может справиться с чем угодно, но вас нужно подтолкнуть.
– Что вы предлагаете?
Женщина протянула мне визитку.
– Это адрес кризисного центра. К нам обращаются многие женщины, и мы действительно стараемся помочь. И помогаем, - я никак не отреагировала на ее увещевания и только невидяще разглядывала белый прямоугольник.
– Поймите одну вещь - если вы решитесь на помощь, если вы разрешите кому-то поддержать вас, это не значит, что вы слабая. Это значит, что вы наконец-то можете взглянуть правде в глаза...и победить ее. Не у всех хватает мужества это сделать, чаще всего женщины замалчивают о подобных инцидентах в их жизни. И если не бороться с последствиями сейчас, то все можно только усугубить.
– Что усугубить? Я в порядке. Вы сами сказали, что травм...в общем, что все могло быть куда хуже и плачевнее. Пару царапин и синяков - пустяки.
– А причем здесь они? Любое насилие - уже огромная травма. И у каждого она проявляется индивидуально.
Я ухмыльнулась ей в лицо.
– Это типа я должна шугаться мужиков теперь, да?
– я откровенно усмехалась.
– Или кутаться в длинные тряпки? Или что там обычно? Не давать людям к себе прикасаться?
К моему сожалению, врач на насмешку и издевательство не обиделась, она вообще на них никак не прореагировала.
– Да, и это тоже. А теперь простите, мне пора, - она изящно поднялась и расправила несуществующие складки на кофточке.
– Я буду ждать вас, Наташа. Всего доброго.
– И вам.
К этому центру я все-таки подъехала, но зайти не смогла. Мне казалось, что зайди туда и можно сразу вешать на себя табличку - жертва насильника. Я не была жертвой. Моя жизнь не изменилась.
И пока я гипнотизировала себя подобными мыслями, через парадный вход центра вышла девушка за руку с парнем. Молодые, может, чуть старше меня. Девушка была бледной и нервной, постоянно цеплялась за мужскую руку, уверенно державшую ее ладонь, но она улыбалась своему парню. Я чувствовала себя так, как будто подглядываю за ними, поэтому поспешно отвернулась. И ушла, твердо решив, что я не хуже. Мне не нужна помощь.
Я решила доказать всем и себе в частности, что я все та же. Что я не боюсь прикосновений. Пошла в кафе, познакомилась с милым парнем, действительно милым, примерно моим ровесником. Никаких пошлых намеков или сальных взглядов, только восхищение, но от робкого прикосновения к руке меня неожиданно замутило. В прямом смысле. Я еле успела кое-как извиниться и добежать до туалета, где меня вывернуло наизнанку.
Нет. Я не стану прятаться. Я встречалась с парнями, заново училась наслаждаться обычными прикосновениями и не бежать к белому фаянсовому другу. Я даже начала встречаться с однокурсником, но после секса с ним я ушла, пока он спал. Так было несколько раз - я привыкала, убеждала себя, что все в порядке и уходила потом, когда все заканчивалось. Меня уже не мутило и не было желания отдернуться и отстраниться. Мне даже начал нравиться секс через какое-то время. Только людям я не верила.
Это длилось около трех лет, но по-настоящему мне помог один парень. Он преподавал в школе танцев и пригласил меня. Мы с ним танцевали только два танца - вальс и танго. Антон заставил меня заново почувствовать и осмыслить все окружавшее меня. Он заставил меня получать удовольствие от секса и заново научил верить мужчинам. Мы встречались неделю, а потом я без сожалений ушла - вылечившаяся и целая.
И никакой центр мне не понадобился. Я та же, что и раньше. По крайней мере, я так думала.
19
Артем зло ударил по рулю и впервые в жизни пожалел, что у него нет мигалки. Сейчас раздражала буквально каждая мелочь, а каждое промедление в гребаной тишине заставляло чуть ли не на стенку лезть. Справа от него затор чуть-чуть рассосался, и мужчина, наплевав на все правила и остальных людей, неизвестно как вырулил и начал выезжать из пробки. Еще час, и он будет дома. Один.
От этой мысли кулаки сжались, и Христенко громко и грязно выругался. Что за день-то такой. С самого утра его терзало какое-то предчувствие, ощущение чего-то нехорошего, но Артем старательно отмахивался от этих мыслей. Раньше он, когда что-то грызло изнутри, с головой уходил в работу или ехал на какую-нибудь вечеринку, где подцеплял любую девушку. Почти любую. Сейчас подобного и в помине нет в его жизни. Все стало так...спокойно и правильно, как никогда за тридцать с лишним лет его жизни и не было. Он наконец-то расслабился, оттаял немного и зажил. С Наташкой вместе. Вдвоем.
Он, честно сказать, и не думал, что все выйдет так...правильно. Они оба с ней непростые, чего уж греха таить, упрямые, скрытные, вспыльчивые. Во многом похожи, во многом отличались, да и для обоих решение съехаться - не просто съехаться, а жить вместе, - было взвешенным, сложным и непростым. А потом, когда уже месяц вместе прожили, Артем уже и не мог вспомнить, чего тогда боялся и опасался. И вообще, месяц как час пролетел.
Наташка медленно и верно заполняла его жизнь, и ее присутствие не было чем-то мешающим и неловким. Артему нравилось наблюдать, как она обживается в его доме - а теперь он мог назвать когда-то пустынную квартиру своим домом, - знакомится с его друзьями, коллегами, вливается в его жизнь. И ему хотелось, парадоксально хотелось, чтобы она проникла еще глубже, угнездилась еще сильнее, чтобы они настолько срослись вместе, что уйти или разойтись оказалось невозможно.