Любовь в эпоху перемен
Шрифт:
— Да, Петр Петрович, уже у меня… Как раз начинаем обсуждать сюжет… Обязательно проинформирую вас о результатах.
Положив трубку и со значением глянув на гостей, она заговорила о строительстве нового книгохранилища, фондированных материалах: кирпиче, перекрытиях и половой доске, которую выделили, но почему-то не довезли. Колобков пихнул спецкора в бок и показал глазами на большую обрамленную фотографию, висевшую сбоку от стола начальницы. Снимок был групповой: между колоннами стояли плечом к плечу Болотина и седоватый
— Пе-Пе… — шевельнул губами Илья.
Вокруг властной пары деликатно сплотились женщины разных возрастов, но объединяло их общее выражение усталой интеллигентности, характерное для библиотечных работниц. Скорятин незаметно кивнул и заинтересовался большим шкафом, различив сквозь стекло названия на корешках: «Декамерон», «Пером и шпагой», «Анжелика и король», «Мастер и Маргарита», «Последнее дело Мегрэ», «Проклятые короли», «Аэропорт», «Немного солнца в холодной воде»… Это были так называемые книги повышенного спроса, выдаваемые на руки только с разрешения директора.
— Да-да, у нас неплохие фонды. Областной коллектор не обижает, — объяснила Болотина, проследив взгляд гостя. — Так чем обязаны, Геннадий Павлович? Давно столичная пресса нами не интересовалась.
— Да вот сигнал поступил в редакцию.
— Интересно, что за сигнал? — удивилась она, явно зная про жалобу.
— Пишут, вы отказали от дома клубу «Гласность».
— Илья Сергеевич, а вы разве не объяснили товарищу суть конфликта? — спросила она таким тоном, словно заведующий отделом пропаганды и агитации служил у нее садовником.
— Не успел… — замялся Колобков, возвращаясь из мечтательных далей в сложноподчиненную действительность.
— Странно. Да, я отказала.
— Почему же? Вам не нравится гласность? — задушевно уточнил Гена.
— Гласность мне нравится. Я не люблю безответственной болтовни. Но главное не в этом.
— Ничего, если я включу диктофон?
— Пожалуйста. Нам скрывать нечего. В нашей области гласность была и до гласности. Дело в другом. В библиотеке стали пропадать книги. Редкие. Например, Бердслей издательства «Шиповник» исчез из КОДа.
— Откуда исчез?
— Из отдела книг ограниченного доступа.
— А вы уверены, что виноваты именно члены клуба «Гласность»?
— Уверена. Как только они перестали здесь собираться — больше ничего не пропало. К тому же Вехов давно занимается перепродажей книг. Его уже задерживали за спекуляцию.
— А если это все-таки совпадение?
— Вряд ли. Но в любом случае, библиотека не место для митингов.
— А если от митингов зависит будущее страны?
— Если будущее зависит от митингов, это катастрофа, — вздохнул Илья.
Открылась дверь, и вошла молодая женщина с подносом. Судя по белокурому хвостику, перетянутому резинкой, это была она, грёза бедного
Зоя тем временем расставила на журнальном столике чашки, сахарницу, вазочку с овсяным печеньем, налила кофе гостям. Делала она все это легко, красиво, завораживая естественной бытовой грацией, которая встречается редко, очень редко, почти даже и не встречается.
— Спасибо, голубушка, ступай! — приказала Болотина, словно добрая помещица, отсылая горничную за ненадобностью.
Зоя пошла к выходу, однако на пороге остановилась и оглянулась на владычицу с мольбой:
— Елизавета Михайловна!..
— Ах, ну да, — нехотя спохватилась барыня. — Рекомендую, Геннадий Павлович, наша лучшая сотрудница Зоя Дмитриевна Мятлева. Заведует абонементом. Между прочим, ваша… как это сейчас говорят… фанатка!
— Неужели? — смутился Скорятин, словно народный артист, узнанный в трамвае.
— Представьте себе, «Мир и мы» — ее любимая газета. Не пропускает ни одной вашей публикации. Какую, бишь, статью мы обсуждали на собрании трудового коллектива?
— «Две полуправды равняются лжи», — покраснев от удовольствия, сообщила Зоя.
— Ну и как? — благосклонно спросил автор.
— Потрясающе! Мы даже хотели вам коллективную благодарность направить.
— А что ж не направили? — ревниво усмехнулся Колобков.
— Постеснялись.
— Не знала, что ты у меня такая стеснительная, — нахмурилась Болотина. — Ну, проси, пока я добрая!
— Геннадий Павлович, выступите, пожалуйста, перед читателями!
— Когда?
— Сегодня. Вообще-то мы хотели обсудить статью Шмелева в «Новом мире»…
— «Новые тревоги»? — удивился Скорятин. — А вас не смущает, что Коля замахнулся на Карла нашего Маркса?
— Ну и что? Марксизм ведь не догма. Но Шмелев подождет. Вы к нам приехали, такого случая больше не будет. Мне когда сказали, я не поверила, думала, разыгрывают. По-ожалуйста!
Она говорила с тем же волжским оканьем, что и Болотина, Илья или Николай Иванович. Но говорок белокурой библиотекарши совсем не казался провинциальным просторечьем, от которого страдает привередливое московское ухо.
— По-ожалуйста!
От Зоиного «о», теплого, мягкого и округлого, как бабушкин шерстяной клубок, Скорятин буквально сомлел.