Любовь в эпоху перемен
Шрифт:
…Гена опрокинул в одиночестве рюмку, закусил килькой, оглянулся на дверь, быстро пересел в Жорино кресло и попытался открыть почту. Не тут-то было: «Введите пароль!».
«Осторожный мальчик! — подумал главный редактор. — Долго он что-то сидит у Заходырки. Да и черт с ним!»
Выйдя в коридор, главный редактор чуть не столкнулся лоб в лоб с Непесоцким. Фотокор мчался, нежно прижимая к груди листок бумаги, и поспешил поделиться своим счастьем:
— Подписала!
— Что?
— Смету на расходные материалы!
33. «Чайник»
В
— Геннадий Павлович, это к вам! — виновато прощебетала она.
— Ко мне? Э-э-э…
— Николай Николаевич, — подсказала секретарша.
— Николай Николаевич, а мы разве с вами договаривались?
— Я вам звонил, но вы все время в командировках! — тонким обиженным голосом ответил визитер.
— Ну не все время. Вы преувеличиваете! Сейчас я, видите, на месте. — Главред отвечал «чайнику», как и полагалось, с доброй терапевтической улыбкой.
— Вижу и много времени у вас не займу. — Старик по-военному встал и одернул френч.
— А по какому вы вопросу, если не секрет? — задушевно поинтересовался Скорятин, предчувствуя муку.
— По важному. Могу сообщить только один на один! — пришелец глянул на Ольгу с недоверием.
— Хм… Проходите в кабинет!
Пропустив «чайника» вперед, Геннадий Павлович наклонился и с тихим раздражением спросил секретаршу:
— Это кто еще такой?
— Не знаю! — шепотом ответила она. — Месяца два звонит. Сегодня утром тоже. Я объяснила: вы уехали, а он, поганец, был в здании и видел, как вы шли… на третий этаж.
— Предположим. А в редакцию впустили зачем?
— Он сказал Жене, что хочет оформить льготную подписку. Хитрый!
— Вот и отправили бы его в распространение.
— Я предлагала. Он уперся: только к вам. Я хотела Женю позвать, а дедок стал за сердце хвататься…
— Плохо!
— Симулянт, наверное.
— Симулянты тоже умирают. Ладно. Если попрошу чаю, вы минуты через три зайдите и скажите, что меня срочно вызывают…
— Куда?
— В Кремль. Придумайте что-нибудь! Меня никто не искал?
— У вас там, на столе, мобильный обзвонился…
— Опять оставил. Склероз.
— Геннадий Павлович!
— Что?
— Муж, кажется, все знает! — с торжественным ужасом сообщила она.
— Не сознавайтесь ни в коем случае. Мужчины доверчивы, как индейцы. Господи, только «чайника» мне сегодня не хватало!
Когда-то, на заре гласности, в «Мымру» тянулись ходоки со всего СССР — за правдой, защитой, помощью, советом. Стояли к знаменитому журналисту в очереди, как к доктору, исцеляющему мертвых. Редакционные коридоры заколодило мешками с письмами, присланными в рубрику «Граждане, послушайте меня!». Люди не только жаловались, просили помощи, сигналили о недостатках, нет, они заваливали газету идеями, проектами, рацпредложениями, открытиями, — особенно много было планов добычи всеобщего счастья. Веня, помнится, бегал по редакции и всем показывал трактат учителя физкультуры из Кременчуга. Тот грезил приспособить вулканы под реактивные двигатели и превратить Землю в космический корабль, скитающийся по Вселенной в поисках лучшей доли.
— Гений! Новый Чекрыгин! — кричал Шаронов. — О великий русский космизм!
— Но это же бред! — возражали ему.
— Бред — двигатель прогресса!
Он телеграммой вызвал гения в Москву, они пропьянствовали неделю — тем и кончилось. Случались, правда, дельные предложения. Например, кому-то пришла мысль за перевыполнение плана выдавать трудящимся премии не деревянными рублями, а бонами, которые получали советские заграничные труженики. Отоваривать чеки предлагалось в тех же самых ненавистных «Березках», переведенных на круглосуточный режим работы. По расчетам, производительность труда должна была взлететь на фантастическую высоту и обеспечить стране мощный рывок в соревновании экономических систем. Несли в редакцию и практические изобретения. Народный алхимик из Целинограда привез клей с красивым названием «Навсегдан», сваренный в гараже из подручных материалов. Чудо! Мазнули под ножками стула, и через пять минут оторвать мебель от пола не смог даже здоровенный Ренат Касимов, еще не покалеченный в Чечне. Съезжая из зубовского особняка, приклеенный стул так и оставили — он буквально врос в пол, оправдывая название клея. Умельцу вручили диплом и фотоаппарат «Зенит». Где он теперь, Кулибин? Пропал, наверное. Имелось у самородка еще одно изобретение, так сказать, внеконкурсное: капал какую-то хрень в метиловый спирт, и тот становился этиловым. Обпейся!
А после 1991-го люди сникли, разуверились, отупели, выживая, и не стало проектов скорейшего процветания, безумных идей блаженной справедливости, замысловатых подпольных изобретений. Ничего не стало. Слишком жестоким оказалось разочарование. Даже жалуются теперь в газету редко: не верят, что помогут. Несправедливость стала образом жизни. Гена попытался возродить знаменитую рубрику «Граждане, послушайте меня!». И что? Ни-че-го. Пришло несколько писем, в основном от психов. В редакцию ходят теперь только «чайники», от них не спасают ни охрана, ни кодовые замки.
…Главный редактор ободряюще кивнул посетителю, который всерьез устроился за длинным столом и хмуро озирал кабинет, особенно интересуясь Большой тройкой, читающей «Мир и мы». Скорятин нашел в бумагах свой телефон и проверил, кто звонил. Так и есть: пять непринятых вызовов от «помощницы сенатора Буханова». Последний — десять минут назад.
«Ишь ты, спохватилась, индушечка!»
Ощутив в сердце болезненное удовлетворение, он сел напротив незваного гостя и с профессиональным дружелюбием спросил:
— С чем пришли?
— Сколько у меня времени?
— Пять минут. В шесть планерка.
— Планерка у вас уже была. — Николай Николаевич строго посмотрел на собеседника. — Вы, конечно, думаете, я сумасшедший? — Взгляд у него был водянистый.
— Ну что вы!
— Не отпирайтесь! Все так думают. Циолковского тоже считали чокнутым, а теперь он — памятник. Но и это не важно.
— Что же важно?
— Важно то, что я вам сейчас скажу. Ваш кабинет проверен?
— В каком смысле?